(Подсмотрено автором три года назад до начала противоэпидемических ограничений)
За окном стояла настоящая снежная зима с сугробами по пояс, заиндевевшими деревьями, курящимися трубами каминов, громко кричащей и весело катающейся на санках детворой, словом, почти как дома на Алтае. Закутанные прохожие озабоченно спешили в свои тёплые дома, поеживаясь от холода и притоптывая на ходу ногами.
Почти все несли большие свёртки, из них торчали подарки семье. Родителей сразу можно было распознать по коробке с игрушечной железной дорогой, большой кукле с синими глазами и розовым бантом или детским лыжам с ботинками.
В этом среднем саксонском городке в рудных горах с флером „Old Germany“ и жила Эмма. Улицы сверкали предрождественскими праздничными украшениями из мишуры, гирлянд, протянутых поперек улицы лампионов, ярко раскрашенных фанерных дедов морозов и рождественских картинок. Перед ратушей установили ёлку с большой звездой на верхушке, вокруг раскинулся гудящий рождественский рынок, под музыку и детский визг крутились карусели.
Здесь Эмма жила последние 17 лет. Нет, она, конечно, не имеет права жаловаться. Город дал небольшой однокомнатный апартамент, есть кухонная ниша, одному пожилому человеку достаточно. Союз Добрых Самаритян помог обставить квартиру ещё приличной мебелью. В этом году декабрь выдался особенно холодным, а за отопление город платил точно размеренную сумму в месяц. Эмма озабоченно прикидывала, уложится ли она в выделенные деньги. Небольшая пенсия бывшей работницы фабрики пошива верхней одежды в Барнауле была жестко расписана по дням месяца. Да и на кошку Гертруду денег уходило немало. То прививка, то заболела, то витаминный курс, то кошачий корм. Эмма назвала кошку Гертрудой в память о матери.
Эмма родилась последним, шестым ребёнком в семье высланных в Сибирь поволжских немцев. В детстве Эмма попала под телегу, был сложный перелом ноги, который в трудное послевоенное время лечила деревенская бабка-знахарка. Эмма осталась хромой на всю жизнь, но на бабку ту не в обиде, делала, что могла, лучшего лекаря всё равно не было. Замуж она так не вышла, детей не завела. Как самая младшая и калека жила всю жизнь при матери, друг дружке всегда помогали.
После смерти матери на Алтае Эмма поехала в Германию. Две старшие сестры уже жили там, но от Эммы далековато. В последнее время старушки всё на болезни и на ноги жалуются, да и на поездки друг к другу ни у кого денег нет. Перезваниваются, правда, часто. Самый старший брат уже умер, два других остались в России. Со знакомыми тоже не больно везло. Только, вроде, сойдется с женщиной подходящего возраста и сходной судьбы, как новая знакомая то в дом престарелых попадёт, то в другой конец Германии в собственный дом семейной дочери переедет. Хуже всего, однако, когда на погост провожать приходится.
Силы у Эммы ещё были, одной дома скучно, да и об экономии думать надо. Эмма ходила гулять по рождественским улицам, не забыв тщательно прикрутить вентили отопления. Пусть домовладелец ругается, что так в доме все трубы полопаются и перемёрзнут, у него деньжищ, небось, побольше, чем у неё. А Гертруда шерстистая, не даром она её специальными, усиленными смесями кормит, не замерзнет.
На рынке было весело, играла музыка, крутились карусели, шастал праздный люд, пил глинтвейн, ел жареные сосиски с грибным соусом. Эмме тоже хотелось, но уж больно дорого у рыночников всё. Пожилая российская немка остановилась возле мясной палатки. Закутанная в платки продавщица — дородная, румяная, белокурая женщина лет 40 расхваливала свой товар. А хвалиться было чем: почти прозрачное, слегка мёрзлое сало с прилипшей к корочке кусочками чеснока и крупной соли, нежнейшие окорочки, копченая грудинка, тёртый с сушеным яблоком и луком белоснежный шмальц, дивно пахнущие чесноком, тмином, перцем и неизвестно ещё чем копченные, сырокопченые, вяленые, провешенные и ещё какие угодно колбасы, грубая ливерная колбаса с кусочками аппетитной требухи, жирная кровянка с матовыми кусочками хрящиков и сала, нарезанная пластами, свежайшая говядина и свинина.
Эмма стояла возле палатки и слушала покупателей, деловито обсуждавших с рыночной торговкой достоинства товара. Две немолодые женщины делились рецептами торта с маскарпоне, рассказывали, кто к кому идёт в гости, про мужа, который более трёх дней лежалую колбасу не ест, а у другой женщины муж, наоборот, только хорошо провешенные колбасы переносит. От таких разговоров и дивных запахов у Эммы закружилась голова и она отошла от палатки. Пожилая, скромно одетая женщина вспомнила детство, Рождество дома, все те вкусные домашние запахи. В середине декабря отец резал кабанчика и они всей семьёй: папа, дети и старая папина мать сидели за столом и ждали, пока мать внесёт в залу большую тарелку с колбасой и блюдо с жареным мясом. А она, тогда ещё на толстеньких, здоровых, бойких детских ногах по праву младшей бежит, держась за материн подол, и гордо кричит «Weihnachtsbraten gut geraten, komm das Kind in unsere Kate».
Почти всплакнув от воспоминаний, Эмма решила устроить одной себе небольшой праздник. Она специально подошла под закрытие, думала, может, подешевле будет, но продавщица отказалось скинуть цену. Долго прицениваясь, на железную заначку Эмма купила конец ливерной колбасы, кусочек ветчины и немного шмальца, на лотке хлебопека взяла две свежие булочки, не вечно же пакетиковым хлебом из ALDI питаться.
В квартире было темно и холодно; Эмма сразу включила отопление, но единственное помещение долго не хотело прогреваться. Гертруда сидела с поджатым хвостом возле холодной батареи и жалобно мяукала. От замерзшего металла исходил один холод, так что сидела она там, наверное, по привычке. Эмма отругала себя, что оставила кошку в одиночку замерзать в квартире. А кошка, словно почувствовав Эммино виноватое настроение, замяукала ещё жалостливее, прямо по-человечески. Эмме даже нехорошо стало, так кошкины крики вдруг напомнили ей причитания матери, плакавшей по ночам от жизни тяжелой. Вспомнила и собственную, пусть не самую плохую, но и не самую хорошую жизнь.
Гертруда, унюхав запах колбасы, стала тереться о ноги хозяйки, отдавая ей тепло своего тела. Эмме опять вспомнилась мать-покойница, как она зимними ночами в Сибири детей своим телом грела. Ей стало ещё более стыдно за своё поведение, показалось, что это она матери хороший кусок пожалела. Эмма достала «гостинцы», и, разговаривая с кошкой как с человеком, стала нарезать купленные к празднику продукты. Гертруда жадно ела с руки необычное угощение. Пакетик был маленький и кончился быстро. Но Гертруда насытилась и, довольно замяукав, опять потёрлась о ноги хозяйки.
Настроение у Эммы улучшилось, она вспомнила мать, ей подумалось, что мать с неба одобряет этот хороший христианский поступок. Хорошее дело поделиться на праздники с ближним, пусть даже этот ближний простая кошка Гертруда. Эмме колбаса не досталась, но она съела булочки с маслом, показавшиеся ей очень вкусными. Потом она выпила чай, позвонила сёстрам, посмотрела старый альбом с фотографиями, попробовала вспомнить молитву, которую каждый вечер читала бабушка, но оказалось, что она основательно подзабыла слова, и легла спать.
Михаил Рушанов, журнал „Neue Zeiten“ 01 (247) 2022
