Вряд ли профессия палача может быть популярна в народе. Не часто встретишь вступающего в жизнь молодого человека, ответившего на вопрос о выборе дальнейшего пути — «хочу в палачи». Уж больно специфична деятельность палача. Отсюда и неоднозначность ее общественных оценок: от «легализованный убийца» до «карающий меч справедливости и закона».
Одна из древнейших…
Но, как ни относись к этой профессии, безусловно, что она – одна из древнейших. Палачи были с незапамятных времён, есть поныне, и никто не возьмётся предсказать, когда их услуги перестанут быть востребованными обществом.
О палачах (катах, как их называли в большинстве стран Восточной Европы), в том числе и об их облике, мы узнаём из исторических хроник, преданий и легенд. Из них складывается традиционный образ некоего крепко сложенного мужчины в плаще с капюшоном, оставляющим лишь прорези для глаз. И, действительно, пока человеческий гений не поднялся до таких вершин как гильотина или электрический стул, работа палача требовала немалых физических затрат – ведь приходилось вручную при помощи тяжеленого меча либо топора отделять головы осуждённых от их бренного тела. Но повседневно, находясь, так сказать, не при исполнении, палач был вовсе не обязан скрывать своё лицо от сограждан.
В небольших средневековых городах Европы, где жители знали друг друга в лицо и по имени независимо от профессии, не было возможности остаться инкогнито. Однако, учитывая определённую специфику профессии, рассматривать палача как обычного городского обывателя тоже было нельзя. Его фигура всегда была подёрнута неким флером таинственности. Это была важная и уважаемая персона. Многие, даже знатные, горожане при случайной встрече первыми раскланивались с ним. Некоторые перед ним заискивали – поскольку каждый помнил: «не зарекайся ни от чего», а от этого человека зависело то, как пройдут твои последние мгновения, коли ты, вдруг, попадёшь в его руки – ведь голову отрубить тоже можно по-разному. Кто-то даже искал его дружбы, но тщетно – палач был для этого неприступен, его уделом было одиночество. Как правило, палачи своей профессией гордились, она становилась наследственной. Во многих странах возникали трудовые династии заплечных дел мастеров, некоторым из этих династий удалось добиться богатства и славы.
По наследству
В Нюрнберге в те времена, когда он был «свободным имперским городом», традиция передачи должности городского палача по наследству была прописана в городском уставе. Порой с этим возникали проблемы. Естественно, такую деликатную обязанность мог исполнять только мужчина, поэтому наследовать должность мог только сын палача. Но в том же Нюрнберге однажды сложилось так, что у городского палача одна за другой рождались дочери, а сам он близился к старости. Городской совет был в тревоге и уже подумывал, не придётся ли пригласить «варяга». Но Бог смилостивился – наконец, когда палач-отец был уже на излёте лет, родился мальчик. Город торжествовал. Старый палач умер, когда сыну исполнилось только 7 лет. Однако закон есть закон, и мальчика официально провозгласили городским палачом. При этом, учитывая, что он пока ещё физически был не в состоянии рубить головы сограждан, к нему назначили регента. Именно он выполнял казнь, но обязательно в присутствии юного палача, в обязанности которого входило перед экзекуцией провести ладонью по лезвию меча. И так продолжалось до достижения мальчиком совершеннолетия. Нетрудно представить, как за эти годы «закалился» его характер.
Качество работы палача зависело от его силы, глазомера, а также остроты инструмента. Конечно, каждому представителю этой профессии хотелось считаться асом. Сохранилась легенда о том, как с целью обмена опытом в XVI или XVII веке Нюрнберг посетил французский палач, также считавшийся большим мастером своего дела. Коллеги заспорили, кто рубит лучше. Нюрнбержец утверждал, что он своим острым, как бритва, мечом способен сделать это так тонко, что голова казнённого останется на месте. Спорили так азартно, что француз предложил: «Ну, если ты такой мастер, руби мне» и положил голову на плаху. Его коллега нанёс мгновенный удар, и, действительно, голова спорщика осталась на месте, лишь на шее был едва заметен тончайший разрез. Француз сказал: «Так что же ты не отрубил – ведь голова моя осталась при мне?», на что его коллега предложил: «А ты попробуй шеей покрути». Таков был «юмор» палачей.
Жилище городского палача тоже имело особый статус – считалось, что жить на земле, как простой горожанин, он не мог. В Нюрнберге он жил на самой оконечности крохотного острова, разделяющего городскую реку Пегниц на два рукава, через каждый из которых перекинут мостик. На одном мостике стоял, точнее, висел между небом и водой, домик палача. Другой (пешеходный) крытый мостик соединял остров со старым городом. Пользоваться им имел право только палач. Он проходил по нему в город, где у моста его уже ожидала телега с очередным «клиентом». Дальше к месту казни они ехали вместе.
Длительная карьера
За свою историю Германия (впрочем, как и Англия, Франция и другие страны Европы) знала множество палачей. Один из них немец Йоганн Райхгарт благополучно дожил до 1972 года. За свою длительную карьеру государственного палача он отправил на тот свет около 3000 человек, большая часть которых была убита в период нацизма. В последние годы Второй мировой войны основными клиентами Райхгарта стали политические заключенные – противники режима. Через его «руки» среди прочих прошли и молодые мюнхенские антифашисты из подпольной группы «Белая Роза». Мечом он, конечно, не махал, инструментом ему служила гильотина, причём Райхгарт доработал её конструкцию, предельно сократив время казни (3-4 секунды), что позволило в дальнейшем вспоминать его как палача гуманного. Бедняга Йоганн был одинок, друзей у него никогда не было, жена покинула его, а единственный сын покончил с собой. В 60-х годах прошлого века Райхгарт обратился к правительству ФРГ, предложив восстановить отменённую ныне смертную казнь. Он утверждал, что лучшим инструментом при этом будет усовершенствованная им гильотина.
О новых казнях и новом палаче мир узнал и заговорил после окончания Второй мировой войны. После казни десяти высших руководителей Третьего рейха, приговорённых Нюрнбергским трибуналом 16 октября 1946 года, прославился мастер-сержант армии США Джон Вудс, ставший, вероятно, самым известным палачом XX века. Вокруг его имени сложилось немало легенд. Если поверить одной из них, то, якобы, до Нюрнбергского процесса Вудс за свою 15-летнюю карьеру уже отправил на тот свет 347 осуждённых (так по крайней мере писал «Tаймс»). На деле же, как подсчитали американские исследователи, таковых было «всего-то» 60-70.
До армии этот уроженец Канзаса работал чернорабочим на стройках. Но осенью 1944 года, когда Джон уже служил, армия искала добровольца на должность палача и нашла его в лице Вудса, уже имевшего необходимый опыт.
Познакомившийся с Вудсом в Нюрнберге Иосиф Гофман, бывший фронтовой разведчик, а затем – телохранитель главного советского обвинителя на Нюрнбергском процессе Руденко, говорил о нём: «Вудс – человек без нервов». А сам Джон в одном из интервью заметил, что при его профессии иметь нервы – непозволительная роскошь.
«Я повесил этих десять нацистов… и я горжусь этим, – говорил сержант репортёрам, охотно фотографируясь с верёвкой в руках. – Я смотрю на эту работу просто – ведь кто-то должен её делать».
Делал «эту работу» Вудс, конечно, не один – ему помогали два американских солдата, тоже добровольца. Их помощь очень понадобилась, например, когда гауляйтер Франконии Юлиус Штрейхер впал в истерику, и к эшафоту его пришлось тащить волоком. Один из добровольных помощников палача Джозеф Мэлта тоже гордился своей миссией, но в 1947 году, демобилизовавшись, вернулся к своей довоенной профессии циклёвщика полов.
Сам же Вудс продолжил армейскую службу на Маршалловых островах, где по злой иронии судьбы в 1950 году погиб в результате несчастного случая при ремонте электрического стула.
