Кто-то из мудрых заметил: «Каждый несёт в себе смутную память обо всём, что думали и о чем волновались предки. Душа — это тысячеголосый хор и стон прошлых поколений».
Продолжение. Начало в №№ 9(255)-11(257).
10 января 1942 года Государственный Комитет Обороны принял Постановление, ставшее трагедией для всех советских немцев. Этим Постановлением спецконтингент превращался в трудармейцев.
Рабочие колонны
Все мобилизованные немцы должны были явиться на сборные пункты Наркомата Обороны в исправной зимней одежде с запасом белья, постельными принадлежностями, кружкой, ложкой и десятидневным запасом продовольствия.
Тяжелая обстановка на фронте требовала мобилизации всех ресурсов. Эшелоны с советскими немцами отправились в Соликамск, Воркуту, Якутию, Челябинск, Нижний Тагил, Котлас, Ивдель, Уфу, Караганду, Новосибирск, Амурскую, Архангельскую, Читинскую, Ульяновскую, Горьковскую области, Красноярский, Алтайский и Хабаровский края и другие места.
Мобилизация советских немцев на «трудовой фронт» решала сразу две проблемы. Ликвидировалась социальная напряжённость в местах скопления депортированных немцев, и пополнялся контингент системы принудительного трудового использования.
Сам термин «Трудовая армия» был заимствован у реально существовавших в годы гражданской войны трудовых армий («революционных армий труда»). Трудармейцами стали называть сами себя те, кто был мобилизован и призван военкоматами выполнять принудительную трудовую повинность в составе рабочих отрядов и колонн со строгой централизованной армейской структурой, кто проживал на казарменном положении или на предприятиях и стройках в огороженных и охраняемых «зонах» с воинским внутренним распорядком. Называя себя трудармейцами, эти люди тем самым хотели хоть как-то повысить свой социальный статус.
Страницы истории
География трудлагерей стала огромной. Под усиленной охраной «трудяги», как тоже сами себя называли трудармейцы, работали на огромной территории Сибири, на Урале, Востоке, в Среднеазиатских республиках. Они строили Узбекский и Орский нефтеперегонные заводы, Актюбинский ферросплавный завод, первый атомный завод в Кыштыме, вольфрамовый рудник на монгольской границе, Нижне-Тагильский и Челябинский металлургические, Богословский алюминиевый и многие другие заводы. Строили шахты в Кизиле и Карпинске, добывали урановую руду в Читинской области, уголь Кузбасса и Копейска.
Люди, не привыкшие к такому изнуряющему физическому труду, быстро слабели. Требовалась замена, нужны были свежие силы. 14 февраля выходит новое Постановление Государственного Комитета Обороны, подписанное самим Сталиным. Теперь уже в рабочие колонны мобилизовывали всех немцев-мужчин в возрасте от 17 до 50 лет, где бы они ни проживали, а начиная с октября возрастной ценз был еще расширен: с 15 до 55 лет.
Многие вчерашние землепашцы становились шахтерами. Людей, привыкших возделывать землю, спускали под землю. Администрация трестов и шахт считала немцев «наиболее пригодными для основных подземных работ и тяжелого физического труда на поверхности», поскольку они были здоровее и выносливее большинства «вольных», мобилизованных для угольной промышленности в военное время.
«Специфический контингент»
Подготовленные в спешном порядке зоны оказались практически неприспособленными для проживания. Большая скученность «трудяг» вызывала эпидемии. Ситуацию осложняло то, что катастрофически не хватало спецодежды, обуви, постельного белья.
Мужчины-трудармейцы рвались на фронт, бить врага. Недоумевали: как же так? Почему? Писали заявления в военкоматы. Но ответ был один: вы нужны там, куда вас призвали. Работайте в тылу.
Вслед за мужчинами в трудармию отправились женщины возраста от 16 до 45 лет. Женщины расставались со своими близкими и не знали, удастся ли когда-либо встретиться, выживут ли они сами и их родные в этих ужасных условиях.
Нет страшнее горя, чем пережить своих детей, и нет ничего больнее, чем разлука с детьми, особенно если их приходится бросать на произвол судьбы, оставлять в лучшем случае с бабушкой, а порой и на чужих людей.
Как отличались эти сборы от тех, когда уезжали они из Саратова. Тогда тоже отправлялись в неизвестность, но хоть не предстояла разлука с семьей. В Саратове вынуждены были оставить все свое имущество, практически все вещи, а теперь не знали, что наскрести на дорогу, да так, чтобы не в ущерб тем, кто оставался, а оставались старики и дети.
Плакали все. Когда телеги тронулись, а дети остались, они стали звать своих мам, тянуть к ним ручонки. Некоторых малышей пришлось отрывать от их матерей. А потом ребятишки, брошенные, несчастные, жалкие, плача, бежали за повозками, разрывая материнские сердца. Возницы понимали: долгие проводы — долгие слезы, поэтому подстегивали лошадей, хотя, будь их воля, они не сдвинулись бы с места.
Когда подъехали к железнодорожным путям, настроились на долгий путь, но через несколько дней были уже на месте. Добрались, наверное, еще бы быстрее, да состав подолгу стоял на запасных путях, пропуская эшелоны с военной техникой и солдатами.
Группа женщин попала в Свердловскую область в местечко с забавным названием Виссимиуткино. Тупик узкоколейки и просека. Красота неописуемая, в другое время, наверное, наслаждались бы природой, а сейчас видели только, что нет здесь никакого жилья.
— Где мы жить будем? — спросил кто-то.
— В бараках, — последовал ответ.
Все огляделись по сторонам. Кроме вырубленного леса и не выкорчеванных пней не было на этой огромной просеке ничего.
— Куда-то еще поедем? — проявила настойчивость совсем юная девушка.
— Уже приехали, — усмехнулся один из военных.
— Где жилье? — теперь уже недоумевали все.
— Будете строить, — прозвучало в ответ.
Немецкие женщины трудолюбивые, хорошие хозяйки, но заниматься строительством никому из них не приходилось, поэтому посчитали замечание конвоира неуместной шуткой. Строить — не строить, но рыть землянки им пришлось тут же, остаться в тайге на ночь без крыши над головой — перспектива не из лучших.
Когда «жилье» было готово, все обрадовались, впервые за последнее время женщины оживились. Чуть обустроились, тут же обессиленные повалились на примитивные постели, а уснуть не могли. Война разбросала их семьи, теперь не знали, где муж, что с детьми? За что? Женщин мучила безысходность и горькая обида. Они осознавали, что нагрянула огромная, неотвратимая беда, но не было у них сил противостоять этому. Они стали теперь «специфическим контингентом».
Утром, чуть свет, раздалась команда: «Подъем!», которая после бессонной ночи показалась сущим наказанием. Как заведенные каждый день выполняли женщины тяжелую, монотонную работу. Мужчины валили лес, а они распиливали его на длинные бревна. Норма была большая — 3,5 кубометра. Самым легким считалось обрубать ветки и сучья, но на этот «участок» отправляли больных и старух, то есть тех, кому за сорок. И ведь действительно женщины уже превратились в старух.
Стремительно приближалась зима, в землянках было холодно и сыро. Когда шли дожди, приходилось спать промокшими до нитки. Срочно начали форсировать строительство бараков. Женщинам эта работа была не под силу, поэтому в лагере появились мужчины, что внесло определенное разнообразие в монотонную трудармейскую жизнь. Впрочем, измученные непосильной работой, женщины забыли о своем женском начале, хотя многие из них были еще молодые.
Самой тяжелой для трудармейцев выдалась вторая зима. Стояли трескучие морозы, не хватало еды, одежды, обуви. Тридцать процентов трудмобилизованных были к этому времени тяжело больны.
Сильные морозы не спадали, телогрейки и чуни мало грели, женщины на себя натягивали и накручивали все, что только у кого было, превращаясь в неловких и неповоротливых, а с нормой нужно было справляться, иначе урежут пайку, что было равносильно голодной смерти.
«Лагерный режим»
Осложнялось положение на фронте, возрастали строгости режима в трудовых бригадах, где работали мужчины. Территорию опоясывают ряды колючей проволоки, четырехметровый забор с вышками по углам и мощными прожекторами, всю ночь «обшаривающими» каждый лагерный уголок (будто кого-то после отбоя выгонишь из постели). Обращались к «трудягам»: «Товарищ трудмобилизованный».
Они научились всем премудростям лагерной жизни: как растягивать «пайку», как успеть нырнуть в постель, еще сохранившую «тепло» предыдущего «трудяги», который ушел в другую смену, и многому другому, что помогло им выжить. С каждым днем все меньше и меньше людей поднимались с нар, кого-то отправляли в ОПП — оздоровительно-профилактический пункт, кого-то грузили на тракторные тележки и куда-то увозили.
Улучшалось положение на фронте, легче становилась жизнь трудармейцев. Не такой строгий был теперь «лагерный» режим. Появились фронтовые ударные бригады. Трудмобилизованным выдали обмундирование — старую армейскую форму, бушлаты и даже сапоги. И ребята помоложе почувствовали себя «бывалыми солдатами», чем и гордились. Молодость — есть молодость.
Теперь женщины работали рядом с мужчинами. У лагерного начальства появилась новая забота: не допустить запретных связей, да еще, не дай Бог, с последствиями. Но люди были настолько истощены, ни у кого не возникало никаких «запретных» желаний. Да и выглядели женщины так, что на себя смотреть не хотелось, не то что добиваться чьего-то внимания. А мужчин краюха хлеба или «Беломор» сейчас больше привлекали, чем непохожие на женщин трудармейки.
В лагере политрук стал проводить политзанятия. Даже стенд вывесили «Трудовые подвиги трудмобилизованных». Эти люди всеми своими поступками, поведением, активным трудом пытались убедить представителей власти в своей лояльности, надеялись, что вот-вот ошибка будет исправлена, справедливость восстановлена.
Там же рабочими-немцами было собрано свыше двух миллионов рублей на вооружение Красной Армии. Немало немцев на протяжении всех лет трудармии являлись передовиками производства, участвовали в стахановском движении. Неоднократно отмечались случаи присвоения трудармейцам звания «Лучший по профессии».
Если одна, значительная по численности, часть трудармейцев активным трудом и высокими показателями на производстве пыталась доказать властям свою лояльность и патриотизм, надеясь, что в результате власти изменят своё негативное отношение к советским немцам, то другая, тоже немалая, свою обиду, протест против допущенной несправедливости, тяжёлых унизительных условий труда и жизни выражали противоположными по характеру действиями: дезертирством, отказом от работ, открытым сопротивлением и тому подобным.
Трудармейцы были очень разными и не похожими друг на друга людьми по своим взглядам и убеждениям, по отношению к той ситуации, в которой они оказались, по-разному относились к советской власти, неоднозначно оценивали режим в Германии. Но все они жили надеждой на удачу, на то, что судьба окажется к ним благосклонной, что кошмар войны, лагерной жизни рано или поздно кончится.
Появилась надежда
Все ждали победу, никто не сомневался, что их сразу отпустят домой. Об этом говорил и политрук, он даже сказал, что ставится вопрос о награждении трудмобилизованных за ударную работу, и все, у кого были силы и здоровье, старались перевыполнять задание.
И вот пришла долгожданная победа, страна ликовала. Отголоски праздника дошли и до лагерей. Трудармейцам выдали «праздничный обед», даже впервые за все годы объявили выходной. Некоторые тут же начали укладывать свои вещи. Другие советовали не спешить: разрушенной стране нужна рабочая сила, надобность в трудармейцах еще не отпала. И действительно, прошел праздничный день, на смену ему опять пришли будни. Будто ничего не изменилось. Месяц шел за месяцем, никаких указаний «сверху» не поступало. Первое время все донимали политрука и начальника отряда одним вопросом: «Когда?», но потом перестали, все равно не получали ответа.
Спецучет — комендантский надзор
На смену победному сорок пятому пришел сорок шестой, а «трудяги» по-прежнему работали до седьмого пота. Какое-то изменение принес сорок седьмой: «наверху» было принято решение об упразднении трудовых колонн, однако в лагерях все оставалось по-прежнему, разве что сняли колючую проволоку. И все же снова появилась надежда. А уж когда разрешили обзаводиться семьями, тут все засобирались домой, но «домом» «трудяг» по-прежнему оставались бараки. Даже новоиспеченные супруги так и продолжали жить каждый на своих нарах.
Советские немцы радовались расформированию трудовых колонн, они верили, что уж теперь-то смогут вернуться в родные места. А их уже подстерегала новая беда — спецучет — позорный комендантский надзор. Вместе со своими семьями вчерашние трудмобилизованные были переведены на положение спецпереселенцев. Согласно Указу от 26 ноября 1948 года вершителем их судеб стала спецкомендатура МВД, которая ввела жесткие ограничения.
Опять жизнь в неволе, хоть теперь не за колючей проволокой, но под надзором коменданта. Комендантский надзор — это и ограничения в передвижении, перемене места жительства, при поступлении в ВУЗы, при выдвижении на ответственные посты. О советских немцах мало писали в печати, их обходили в правительственных наградах. Они были изъяты из статистических сборников, справочников, энциклопедий, из книг и учебников.
Эти годы оставили след и в душах людей, сказались на их психологии, ввергнув в глубокую национальную депрессию. В 1939 году в СССР немецкий язык в качестве родного назвали 95 процентов немцев, в 1959-м, после снятия режима спецпереселения, — 75, в 1979 — только 57,7 процента, а позже — и того меньше.
13 декабря 1955 года вышел Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпереселении». Можно было вздохнуть облегченно. Если бы не было почти полмиллиона сгубленных жизней. А это ведь чуть ли не каждый третий от общего числа советских немцев, которые за пятнадцать лет, прошедших с 28 августа 1941 года, когда вышел пресловутый Указ о переселении, превращались то в спецконтингент, то в трудармейцев, то в спецпереселенцев.
Возможно, эти полмиллиона по сравнению с двадцатью семью миллионами, погибшими в годы Великой Отечественной войны, не равны в пропорциях. Всем: и русским, и немцам, и другим народам было тяжело: и на фронте, и в тылу, и концлагере, и на оккупированной территории, но есть разница в том, отдана жизнь во имя спасения Родины или в наказание за несуществующую вину или вину отдельных людей. Трудармейцы внесли свой вклад в Великую победу. Но до этого праздника удалось дожить не всем.
И вновь — полноправная нация
Советские немцы радовались долгожданному миру вместе со всеми. Однако клеймо врагов с них снято не было. К ним по-прежнему относились с подозрением.
Ограничения в выборе места жительства немцев были сняты лишь в 1972 году. Таким образом, потребовалось 30 лет для того, чтобы действия правительства были признаны ошибочными. Некоторые немцы вернулись в родные края. Но в основном остались на тех местах, куда были переброшены волевым решением в годы репрессий и войны.
Наскитавшиеся люди с энтузиазмом обустраивали свой быт. И стали, наконец, российские немцы полноправной нацией, наряду с другими. Пережитые ужасы прошлых лет остались позади. С 1958 года немецкие дети могли изучать родной немецкий язык в школе.
29 августа 1964 года Президиум Верховного Совета СССР издал указ «О внесении изменений в указ Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Этим указом российские немцы были оправданы от общего обвинения в измене.
Жизнь продолжалась, со своими радостями и тревогами. Не только гены передавались из поколения в поколение, но и превратности судьбы. Думал ли, гадал ли кто, что еще раз предстоит стать переселенцем? Вернуться туда, откуда в поисках лучшей жизни более двухсот пятидесяти лет назад уезжали далекие предки.
Продолжение следует.
На основе архивных документов.
