Аэропорт потряс. Размахом, многоголосицей, непривычными силуэтами. Франкфурт-на-Майне. Запад. Центр Европы. Здесь им теперь жить. Все вокруг говорят, что вернулись на историческую родину. А что такое родина вообще? Место, где родился? Где ты дома? Где все свое, родное, близкое? Где тебе хорошо и где ты нужен? Так ведь все это было дома, там, откуда унес их самолет.
Продолжение. Начало в №№ 9(255)–12(258).
Почему они здесь? Где все непривычно и даже язык иной, не говоря уж о менталитете людей, у которых такая же, как у них национальность. Да, паспорт другой. Пока. Иначе бы они не ехали сюда, если бы думали, что навсегда останутся чужими на земле, которая считается их исторической родиной.
Немного о личном
Франкфурт-на-Майне
26 лет… Порой кажется, мы приехали только вчера, а иногда — что всю жизнь здесь. Не так все просто было, особенно поначалу. Любой переезд — это маленький пожар. Когда приходится покидать родину, происходит пожар в душе. Рвутся налаженные связи, меняется весь жизненный уклад. Но каким бы разрушительным ни был этот «пожар», все со временем восстанавливается, обновляется. Было бы желание. А желание было.
Когда собирались в Германию, знакомая моего мужа, не раз уже приезжавшая туда к родственникам, предупредила: «Наберитесь терпения на первые два года. Иначе волком завоете. Забудьте свою шикарную квартиру и настройтесь на затрапезную общагу». Воображение рисовало… ну, в общем, не трудно представить, что… Поэтому первый лагерь во Фридланде показался чем-то вроде пионерского лагеря из далекого детства.
Фридланд… Маленький, типично немецкий городишко близ Касселя. Многие переселенцы запоминают его надолго. Сюда представители Красного Креста привозят в автобусах новоиспеченных жителей Германии сразу из аэропорта. Здесь переселенцы впервые сталкиваются с немецкой бюрократией, с заполнением всевозможных договоров (Anträge), с вежливыми, но холодными чиновниками.
Именно в этом переходном лагере решается дальнейшая судьба переселенцев, какой дадут параграф, в какую землю направят. По чистенькому зеленому Фридланду складываются первые впечатления о Германии, стране, в которой предстоит жить долго и (как надеется каждый, иначе, зачем было ехать?) счастливо. Пока мы выстаивали в очередях перед многочисленными кабинетами, дочери гуляли по улочкам Фридланда, им здесь нравилось.
Через три дня (рекордное для лагеря время) нас направили в Швальбах, небольшой городок вблизи Франкфурта. На его центральной площади рядом с ратушей (Rathaus) располагался Übergangswohnung, где предстояло теперь жить. Год? Два? Пять? Это как повезет.
Первый этап интеграции — Übergangswohnung
На фоне ухоженной зелени и почти идеальной чистоты улиц, аккуратненьких домиков обшарпанный «хайм» (как называли мы его в обиходе) выглядел, по меньшей мере, нелепо. Внутрь же заходить вообще не хотелось: грязь и специфический общежитский запах. Правда, с комнатой нам повезло. Как ни преминул заметить Hausmaster, нам досталась самая большая и светлая, а другим в два раза меньше, но живут там по четыре, а то и по восемь человек.
Вскоре стали приезжать друзья и родственники. Они не первый год в Германии, поэтому успели пройти этот этап, именуемый «хаймом». Все, осмотрев наши «апартаменты», подбадривали: «Вам еще повезло. Вот у нас были условия…» И начинали рассказывать.
…Одни жили в огромном спортивном зале, где семьи друг от друга отгораживались занавесками из простыней. Другие соседствовали с обитателями отеля «красных фонарей». Для мужчин это служило постоянным соблазном, а для женщин — вечной головной болью. Третьим повезло еще меньше. Их «хайм» размещался в подвале закрывающейся фабрики, где еще работало несколько цехов, сотрясая стены.
Но это было временно, поэтому воспринималось как вынужденные лишения, на смену которым придет нормальная с относительным достатком жизнь. Нас тоже не особо угнетал «хайм». Наоборот, сблизил семейство. Раньше вечно не хватало время на то, чтобы посидеть, поговорить, всем вместе обсудить проблемы. Все было в суете и спешке. Теперь наступила временная пауза (все очень надеялись, что действительно, временная, потому что безделье угнетало больше всего, правда, учили в это время усердно немецкий).
Übergangswohnung — первый этап в интеграции каждого переселенца на новой земле. Особый мир, который большинству местных жителей не понять. Говорят, что экстремальной ситуацией проверяется все на прочность, в том числе и человеческие отношения. Поэтому для кого-то «хайм» становится домом, где разбиваются сердца, а кого-то трудности сближают. Чужие люди, по-соседски вместе пережившие первый, самый сложный этап адаптации, становятся порой ближе родных.
Когда по общежитию поползли слухи, что «хайм» закрывают, потому что здание купил у города какой-то миллионер и хочет открыть здесь отель «красных фонарей», в это не верилось, если учесть соседство ратуши. И все же разговоры не прекращались. Вскоре каждая семья получила официальное письмо, в котором сообщалось, что общежитие закрывается 30 декабря, поэтому необходимо подыскать себе жилье или переехать в Руперсхайм. Условия там значительно хуже, поэтому «хайм» жужжал, как улей. Некоторые семьи жили в Швальбахе по пять лет и более, ждали социальные квартиры в этом городе, здесь они работали, а дети ходили в школу или детский сад. Срываться с места — терять очередь. Дружно решили из «хайма» не выходить. Силой не выселят (очень на это надеялись). Пока же направили письма во всевозможные инстанции.
В ратуше настоятельно советовали «социалистические привычки забыть», здесь, мол, так не принято. И даже намекнули, что зачинщики вообще могут остаться без квартир. Кто-то начал спешно подыскивать «приват», а кто-то решил держаться до конца. Вскоре стали приходить ответы, будто под копирку: вопрос сложный, требует тщательного рассмотрения. Время уходило, до 30 декабря оставались считанные дни.
Вновь написали письма, теперь уже в ультимативной форме. Обратились к немецкой прессе. В газетах появились заметки: аусзидлеры протестуют против выселения и готовы забаррикадировать отель. «Баррикады», конечно, были преувеличением, но, по-видимому, именно это и подействовало. Ответы из официальных органов пришли быстро, сообщалось решение: продлить срок проживания в общежитии еще на полгода. За это время всем предоставили социальные квартиры, и, кстати, «зачинщикам» (среди них были и мы) — первым. Аусзидлеры поняли, что не пешки на этой земле.
А в «хайме» быстро сделали ремонт. Отель (теперь уже не для переселенцев) засиял, заблестел, вписался, наконец, в ландшафт типичного немецкого городка в центре Германии.
Приезжие поначалу говорили в основном по-русски, поэтому всех стали называть русскими (а сами же себя некоторые аусзидлеры в обиходе именуют «русаками»). Поначалу многие чувствуют себя потерянными и никому не нужными, но со временем эти чувства проходят.
Цифры и факты
Въезд российских немцев в Германию возможен благодаря Федеральному закону, который вступил в силу 19 мая 1953 года. В обиходе в Германии аусзидлеров называют российскими немцами — Russlanddeutsche. Большинство получает в течение одного года гражданство Германии. Интеграция же длится намного дольше.
В 1989 году был принят закон, действовавший до конца 2009 года, согласно которому вновь прибывшие переселенцы распределялись по территории Германии по определённым квотам (так называемый «кёнигштайнский ключ» — Königsteiner Schlüssel) и должны были в течение определённого времени жить в определенном населённом пункте (с 2000 года этот срок составлял три года). Только при соблюдении переселенцами этого требования они могли рассчитывать на социальную помощь государства. Несмотря на отмену этого закона, первичное распределение в некоторых землях существует до сих пор.
В 1990-е и в начале 2000-х годов в Германию из бывшего СССР уехало более 2 миллионов переселенцев. С 2006 года начался резкий спад. Многие тогда не смогли уехать по программе поздних переселенцев из-за сложности сдачи языкового теста — Sprachtest. Требовалось не только хорошо говорить на немецком, но еще и знать диалект, старые слова. Нужно было доказать властям Германии, что язык переселенец унаследовал от семьи, а не просто выучил на курсах. Еще по тем правилам переехать могли только те, кто декларировал себя немцем с рождения.
С вступлением в силу закона о миграции 1 января 2005 года были изменены правила приёма членов семьи лиц, признанных поздними переселенцами. Изменения в законе вызвали новую небольшую волну переселенцев. В год из России в Германию стало переселяться около пяти тысяч человек. С 14 сентября 2013 года в силу вступили новые положения, облегчающие претендентам получение статуса «позднего переселенца» и условия «прикрепления» членов семьи.
Синдром малой нации
В моем личном «журналистском портфеле» есть несколько интервью на разные темы с коллегами — немецкими журналистами. А первое было с редактором в то время программы последних новостей Бременского радио. Перечитала сейчас и подумала, что актуальности и остроты оно не потеряло, поэтому процитирую пару абзацев.
— Немецкие журналисты предвзято относятся к переселенцам. О положительном не пишут, а стоит произойти ЧП, тут же этот факт возводится в степень. Заведомо создается негативное общественное мнение. Разве это не так?
— Вопрос действительно тяжелый. В первой волне переселенцев были в основном баптисты, меннониты или очень верующие лютеране, которые хорошо знали язык, хоть и диалект. Они очень быстро приспосабливались к новым условиям, среди них не было безработных, многие старались быстрее обзавестись собственными домами.
А в последнее время чаще стали приезжать смешанные семьи, дети настолько обрусели, что не владеют немецким языком, не знают традиций, обычаев народа, к которому себя причисляют. Интеграция затрудняется еще тем, что правительство сосредотачивает аусзидлеров в отдельных районах, особенно сельских, где и так мало работы.
— Выходит, переселенцы — груз для Германии?
— Чуждый элемент. Скандалы затемняют положительное. На всех падает тень.
— В России были немцами, а здесь стали русскими. Постоянно чужие среди своих?
— Это обычное явление чуждости. Если ты говоришь с акцентом, тем более с русским «р» — ты уже не свой. Приезжие работяги, которые обращаются с лопатой лучше, чем с компьютером, мало приносят пользы. А если сказать, как бы обобщая эту тему, то российские немцы всегда ощущали на себе синдром «малой нации»: и там, и здесь.
Если в интернете в поисковике набрать «Russlanddeutsche», то сразу появятся статьи, которые искажают реальность. Даже солидные издания нередко спекулировали на теме российских немцев. Медиагруппа RND выпустила в своё время статью с подзаголовком «Для коренных немцев российские немцы часто остаются русскими».
Еще один пример предвзятого отношения: документальный фильм телеканала SWR с названием «Российские немцы — наши чужие соседи», а начинается он со слов «Российские немцы — они живут у нас. Они работают у нас. Но являются ли они частью нас?» И таких примеров, увы, предостаточно.
Мечты и реальность
Переезд в другую страну — задача не из легких: оформить документы, выучить язык, найти жилье и работу; решать эти проблемы приходится большинству переселенцев. В повседневной жизни тоже немало подводных камней, а незнание местных законов и неписаных правил оборачивается самыми разными последствиями — от забавных ситуаций до солидных штрафов.
Многие, особенно российские немцы, возвращаясь на свою историческую родину, несколько идеализировали ее, представляя чуть ли ни раем земным. Возможно, им хотелось, чтобы так это и было. Или они судили по рассказам тех, кто приезжал сюда в гости (а мы знаем, насколько отличается всё, когда ты приезжаешь в отпуск или живешь в этом самом месте). А также по посылкам, которые присылали близкие из Германии (в то время у нас, в России ли, в Казахстане, Украине, в магазинах не было такого изобилия, как сейчас). Яркие обертки, непривычный, казавшийся необычным вкус… Такой и жизнь представлялась: яркой, сказочной.
Но реальность оказалась не такой, как мечталось. Многие, даже не закончив языковых курсов, постарались быстрее найти работу, да еще по вечерам подрабатывали, чтобы побыстрее построить свои дома (я это говорю не голословно, сужу по родственникам своего мужа и их, а соответственно и моих, многочисленных знакомых). Работали днями и вечерами (чтобы жить не хуже, чем другие).
Забегая вперёд, скажу, что многим это удалось: построили свои дома, как привыкли, всем скопом, точнее, всей родней. Дети окончили университеты, сделали карьеру. И уже их дети получают хорошее образование, посещают кружки и спортивные секции. Все вместе роднёй собираются (съезжаясь со всей Германии) только на свадьбы или, увы, похороны, и даже по их машинам и рассказам (с гордостью) о детях можно сказать, что обосновались здесь, на родине своих далеких предков, основательно.
Естественно, все мы разные. Кто-то из нас успешнее интегрировался, а кто-то зациклился на своих прежних заслугах и ждет, когда получит и здесь такую же должность. Кто-то вылетел из обоймы, влачит жизнь «социальщика». Такой вот излом судьбы, и сломался, увы, не один и не два.
Хоть есть что-то, объединяющее нас: наше прошлое, наши корни, менталитет и так далее, можно долго перечислять, что нас сближает. С местными немцами переселенцы — одни по крови и национальности, но разные во многом, главное — менталитет не такой, лучше или хуже, это уже решает каждый для себя.
Меня часто спрашивают мои знакомые: как к вам (то есть к нам) относятся местные бюргеры. Я отвечаю, что те, кто лично знаком, относятся так, как мы к ним. Если ты доброжелательный, то и к себя получаешь такое же отношение. А если нет, то уж простите…
Сегодня в Германии проживают в основном представители трех поколений этнических немцев из бывшего СССР и постсоветских стран: те, кто пережил депортацию в бывшем СССР, их дети и внуки, приехавшие в Германию в детском возрасте или родившиеся уже в этой стране. Для подавляющего числа детей переселенцев, не говоря уже о внуках, немецкий язык является родным, а на русском они говорят с акцентом.
История российских немцев иная, чем у местных немцев. Но это тоже часть истории Германии.
Продолжение следует.
