…в Венеции дожей
Женщину в Венеции дожей, пронизывающей все подозрительности и хитроумных интриг старались не замечать, ей не доверяли – слишком болтлива, ненадежна. А слово могло сыграть роковую роль в судьбе венецианца, ежеминутно ожидающего бесшумных шагов у себя за спиной, почти осязаемого ощущения властной ладони на плече и неминуемой смены декораций – от яркой и благополучной жизни к участи безвестного узника.
Венеция не прощала даже намека на измену и предательство. Она сама предавала и изменяла, жаловала и приближала, когда ей это было выгодно. И никому не верила, кроме моря и судьбы, фатума, как понимали его древние – силы всем управляющей. Потому и венчался ежегодно дож с морем – странный, мистический ритуал в городе, где так любили строить церкви. Изначально искупление и умиротворение стихии превращается в свадебное действо.
От площади Св. Марка на церемониальной галере Бучинторо дож отправлялся к островам, отделяющим Венецианскую лагуну от Адриатического моря, и бросал в воду перстень со словами Desponsamus te, mare („Мы женимся на Вас, Море“).
Люди, вынужденные жить в этом зыбком мире, не терпели полутонов в том, что было подвластно их силам. Красавица Венеция жаждала праздников, создавала их, придавая особое, ни с чем не сравнимое настроение. Она над всем насмешничала!!! и в первую очередь над самой собой.
Красоту увядания и жажду новых впечатлений, опасные игры и наивное веселье увидел Гете в городе, доживавшем последнее столетие былого величия. Век XVIII, на сцене разыгрывается пьеса Гольдони: «…такого буйного веселья, какое охватило публику, узнавшую себя и себе подобных в столь правдивом изображении, я сроду не видывал. Хохот и восторженные восклицания не умолкали в зале. Маски эти для нас нечто вроде мумий, безжизненные и ничего не значащие, здесь же они отлично вписываются в общую картину жизни. Возраст, характеры людей, сословная принадлежность находят свое выражение в причудливых костюмах, и ежели ты сам большую часть года носишь такую личину, то тебя ничуть не удивляют и черные лица на подмостках».
Сквозь века
Венецию они не удивляли, она гордо шествовала сквозь толпу и века на своих нелепых, высоченных, как древнеримские котурны «цокколи», доставшихся ей в наследство от многих и многих поколений венецианок с причудливыми, лунообразными прическами из кос, особ, возмущавших всю Европу глубиной декольте и изобилием дорогих украшений. Благосклонно улыбается она и сейчас, вглядываясь в посвященные ей тома в стихах и прозе. Для кого-то она была и остается открыточной прелестницей, лукавой Коломбиной, летним знойным полднем, пением гондольеров, разноцветными бликами и золотой пылью в знаменитом муранском стекле. А кто-то пытается постичь ее душу – туманную и неподвластную времени.
Тяжелы твои, Венеция, уборы,
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. В спальне тают горы
Голубого дряхлого стекла.
Только в пальцах — роза или склянка,
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?
О.Мандельштам (1920)
Те, кого принято называть представителями русского Серебряного века, очень тонко чувствовали Венецию. Может потому, что и сами были склонны к мистификации, изломанности линий, погруженности в себя, предпочитали серой прозе будней карнавальную мистерию, прикрывая масками предощущение неизбежного финала. Частью этого города стали символы той эпохи – театр и музыка: Сергей Дягилев, Игорь Стравинский, а позже их преемник и продолжатель в поэзии Иосиф Бродский.
Они нашли свой вечный приют на загадочном венецианском острове мертвых – Сан-Микеле.
И вот, что странно, здесь много растительности в отличие от закованных в камень узких улочек-калле, тесных набережных -фондамента и темных каналов. Венеция не спорит с вечностью, отдавая ей должное и не посягая на ее владения.
Она вообще очень мудрая сеньора эта Венеция. Ни от кого не прячется, ни под кого не рядится, не склонна приукрашать следы времени и строго придерживается раз и навсегда установленных правил.
Выдвигалось несколько проектов сохранения уникального города. Любивший его и приезжавший сюда каждую осень в течение 17 лет Иосиф Бродский писал: „Идея превращения Венеции в музей так же нелепа, как и стремление реанимировать ее, влив свежей крови. …этот город не годится в музеи, так как сам является произведением искусства, величайшим шедевром…»
И Венеция согласна. !!! Ей не кажется нелепой нумерация домов по кварталам с безумными четырех и пятизначными цифрами. Ее не смущают обглоданные временем дворцы — тени фресок и осыпающаяся штукатурка только подчеркивают их неподвластность законам простых смертных. Венеция продолжает настаивать на том, что площадь у нее одна и другой не будет – пьяцца Сан-Марко, а другим многочисленным площадям и площадкам придумала другие названия – кампо и кампино. За тысячелетия истории Венеция возвела множество захватывающих дух храмов – готических, ренессансных, барочных, каждый из которых можно смело назвать музеем! только бросив беглый взгляд на имена их создателей. Но символом своим считает один-единственный собор, обликом напоминающий о канувшей в лету Византии – собор Святого Марка.
Да, Венеция не спорит с почтенным возрастом, она принимает его с достоинством и уверенностью знающей себе цену женщины. Она не отказывает себе в удовольствии пофлиртовать с поклонниками, запутать их многочисленными превращениями и идеально выбирает лучший фон для свиданий. Когда в зимнем еще воздухе разлита едва заметная дымка, а день незаметно перетекает в ночь, проходит она, закутавшись в плащ и спрятав лицо под белой баутой. Всеми узнаваемая и никем так до конца не понятая.
Вы думаете, перед вами пожилая дама? Но загляните в кошачью прорезь глаз ее маски и навстречу Вам блеснет юный и насмешливый взгляд венецианской красавицы. Он овладевает мыслями, не отпускает, в нем тонешь и остаешься навсегда, пытаясь разгадать и постичь его тайну.
