Телепередача «На ночь глядя» – одна из немногих программ, постоянно вызывающих большой интерес у зрителей. Наш корреспондент узнал у её ведущих Бориса Бермана и Ильдара Жандарёва о подробностях, которые остаются «за кадром».
В формате «разговора»
– Программе «На ночь глядя» в июне этого года исполнилось 5 лет. Всего в эфире было показано около 180 выпусков. Некоторые из гостей, к сожалению, уже ушли из жизни. Произошла ли какая-либо эволюция передачи, поменялся ли формат или за это время ничего принципиально не изменилось?
Борис Берман: Мне кажется, что это вообще-то Вам виднее, поскольку со стороны всегда лучше видно. На мой взгляд, если есть какая-то трансформация, то она внутренняя, касающаяся нашей способности или неспособности «раскрыть» гостя.
Ильдар Жандарёв: По формату программа формально менялась несколько раз, потому что были поиски в области формы: добавлялись какие-то элементы, сюжеты, но жизнь показала, что формат «разговора» себя не исчерпал и не изменился и, я думаю, долго не изменится.
Б.Б.: Кажется, во втором сезоне, под воздействием продюсеров, мы включали в программу вопрос из зала – у нас была такая рубрика, когда вместо нас вопрос задавал какой-то человек, потом вопросы задавали люди с улицы. Всё это Вы сейчас можете видеть в других передачах, например, в программе «Познер»…
– Как известно, программа идёт в записи. Означает ли это, что не всё входит в окончательный вариант после монтажа передачи?
Б.Б.: У нас такая технология: мы, садясь за стол, работаем в режиме прямого эфира. Это – не слова, а истинная правда, потому что «уходы на рекламу» существуют и во время записи: они необходимы, чтобы при монтажном варианте у зрителя не создавалось впечатления, что реклама прерывает программу совершенно неожиданно и, как правило, некстати. Мы знаем, когда должны «уйти на рекламу» (через 12-15 минут), и это происходит естественно. Вторая вещь: хронометраж нашей передачи – 45 минут. Как правило, мы пишем 46-47 минут, потому что «закладываем» на эти несколько минут некие погрешности. Например, я закашлялся, из уха выпал наушник, или у гостя упал стакан. Вот на такую техническую «грязь» мы закладываем 1-2 минуты, и все сокращения касаются именно этого.
И.Ж.: Когда не бывает этой «грязи», то можно сделать выпуск на 2 минуты дольше.
Б.Б.: Надо сказать, что в 2006 году мы весь сезон шли в прямом эфире. Первый был – на «Орбиту», а потом уже – на Москву. А предвосхищая Ваш вопрос о том, почему от него отказались, то скажу, что это – дорого, ибо студия, которая отдаётся под нашу передачу, где строятся декорации, при прямом эфире была бы закреплена за нашей программой на протяжении всей недели или всего месяца. У канала нет таких денег платить за аренду.
И.Ж.: Это – нерентабельно. Мы работаем в режиме записи т.н. «пулов»: мы пишем по три передачи в день в течение двух-трёх дней.
На одной волне
– Существует ли предварительное собеседование с гостями передачи или вы сразу же встречаетесь с ними в студии? Оговариваются ли заранее примерные темы и вопросы? Могут ли потенциальные собеседники попросить вас не затрагивать наиболее «скользкие» для них темы?
Б.Б.: Отвечаю по порядку: собеседник, который просит о чём-либо не говорить, у нас был один раз. Это – одна актриса, попросившая не спрашивать о своей невестке, – тоже очень известной артистке, поскольку та (а мы это не знали) в ту пору разводилась с сыном нашей гостьи.
И.Ж.: Мы на эту тему и не собирались разговаривать.
Б.Б.: Не лукавь! Мы просто этого не знали, – у нас отвисли челюсти и мы сказали: «Ради Бога, мы говорить об этом не будем!». Как правило, никто никогда ни о чём не просит. Более того, когда к нам пришла Людмила Марковна Гурченко, то наш первый вопрос был такой: «Есть ли темы, о которых Вам не хотелось бы говорить?». Она ответила: «Нет, говорим на любые темы!». С гостем мы, естественно, сидим и пьём чай перед тем, как зайти в студию, мы говорим буквально 10, от силы – 15 минут и, как правило, сокращаем этот момент общения с гостем до прихода в студию по одной простой причине: мы – не артисты и не в состоянии повторить эмоции, которые возникают у нас в разговоре. Если гость начинает рассказывать о том, что нам действительно интересно, то мы его останавливаем: «Давайте об этом мы поговорим в студии, потому что нам это интересно!», а во второй раз беседовать на ту же самую тему мы, конечно, могли бы, но лица у нас будут постные, не будет той первичной эмоциональной реакции, которая, собственно, и ценится на телевидении.
И.Ж.: В принципе, эти несколько минут до прихода в студию необходимы. Чаёвничая вместе с гостем, мы психологически можем настроиться на одну волну, почувствовать характер гостя и задать разговору тот ритм, который нужен нам в студии.
Б.Б.: Дело не только в ритме, а в том, что некоторые гости приходят к нам, несколько побаиваясь: что сейчас будет? На их месте я бы тоже побаивался, тем более, что с некоторыми из них мы вообще лично не знакомы, поэтому нам нужно установить человеческий контакт, чтобы гость понимал: здесь сидят двое мужчин, они – без клыков, у них нет за пазухой ножей, в общем, всё будет прилично и в хорошей человеческой атмосфере!
– Борис, Вы уж отвечаете на следующий вопрос. Условно гостей программы можно разделить на две части: с первой из них вы лично знакомы, а вторая – состоит из людей, известных вам лишь заочно. Нет ли опасности, что в первом случае гости находятся в более привилегированном положении, т.к. вы к ним априори настроены лояльно, а «вторые» смогут получить по «полной программе»?
Б.Б.: Нет, этот вывод совершенно неправилен…
И.Ж.: Мы никого не приглашаем для того, чтобы кто-то получил по «полной программе», вовсе нет! Мы настраиваемся так: передача будет успешной, если гостю – именно гостю, а не нам – удастся, что называется, «блеснуть», поэтому никого «припирать к стенке» мы в нашей программе никогда не собирались, не собираемся и не будем собираться! О чём-то поговорить – да, а заниматься разоблачением – это другой жанр, поэтому говорить, что кто-то находится в более привилегированном отношении – неверно.
Б.Б.: Более того, вариант со знакомыми людьми для меня более эмоционально сложен, чем тогда, когда к нам приходит незнакомый человек. С теми, с кем нас с Жандарёвым связывают приятельские отношения, всегда сложнее, потому что мы знаем что-то, о чём не стоит говорить. У нас существует мера симпатии, но для передачи она не очень нужна, поэтому, когда приходит человек, с которым мы давно знакомы, поначалу бывает сложновато: мы часто путаемся, как к нему обращаться – на «Вы» или на «ты», – это такая «грязь», которая, впрочем, простительна.
В тандеме
– Вы работаете в тандеме с Ильдаром Жандарёвым уже 20 лет. Ваш творческий союз существует многие годы, и формат программы предполагает «перекрёстный допрос», где один из вас условно играет роль «хорошего» полицейского, а второй – «плохого». В чём преимущества парной работы, а в чём – её сложности или недостатки?
Б.Б.: Если бы было больше недостатков, то мы бы уже вдвоём не работали! Поскольку преимуществ значительно больше, то мы работаем вместе. Отношений «добрый» и «злой» следователь – нет. В каждой передаче, в зависимости от данного «персонажа», существует негласное, непроартикулированное разделение: одному из нас гость больше нравится, а другому – меньше. Первый хочет докопаться до какой-то точки отсчёта гостя, а второй – найти иную точку отсчёта, поэтому и возникает ощущение «доброго» и «злого» следователя. У нас просто разный темперамент: у меня – один, у Ильдара – другой, мы – разные люди, и у нас различные представления об очень многом… Словом, всё это, наверное, отражается в передаче и создаёт некое напряжение.
– Иногда у вас гостями одновременно являются два человека. Означает ли это, что шансы гостей и хозяев из-за этого уравниваются, ведь обычно вы «нападаете» на одного гостя.
И.Ж.: Тут математика совершенно не причём, и опять я против такой формулировки, будто нужны шансы на какую-то победу. Приход в нашу студию – это шанс на интересный разговор, прежде всего, для зрителей. Мы себя воспринимаем как журналистов, которым зритель делегировал возможность задать волнующие его вопросы. Это – не соревнование и не состязание. Передача всегда получается хуже, когда кто-то из гостей приходит «бороться», – ему зачем-то нужно ощущение того, что он должен не победить (в хорошем смысле этого слова), а «побороть» нас как собеседников. Как правило, такой человек теряет обаяние, а наша задача – помочь собеседнику не терять этого обаяния. Когда собеседников двое, передача становится сложнее, потому что у них вдвое меньше времени, чтобы высказаться, и это требует от нас каких-то других приёмов, чтоб они не потеряли той возможности, которую имеют гости-«одиночки».
Б.Б.: У меня есть два соображения относительно вашего вопроса. Первое: когда приходят два гостя, то это либо супружеские пары или творческие дуэты; например, к нам приходили представители «Квартета И» – Ростислав Хаит и Леонид Барац. Мы бы приняли весь «Квартет И», но у нас нет технической возможности разместить всю четвёрку в кадре. К тому же тогда нужно менять всю режиссёрскую «партитуру». Теперь второе соображение, которое вызвано Вашими вопросами, в которых всё время звучат глаголы «нападать», «побороть» и т.д. Мне кажется, нужно уяснить: мы не страдаем той болезнью, которой страдают многие из наших коллег, работающих в аналогичном жанре. У нас нет никакой тяги к мессианству, мы не собираемся никого учить и перевоспитывать зрителя или, не дай Бог, гостей, которые приходят к нам в студию. Спор, иногда возникающий в студии, происходит только потому, что мы как представители зрителей не должны и не вправе скрывать свои эмоции и аргументы разума, слыша от гостя что-то такое, что вызывает в нас недоумение или вопрос. Этот вопрос мы формулируем, но мессианства полно в других передачах. Вы их очень хорошо знаете. Мессианство, как выясняется, весьма востребовано, оно, я бы сказал, хорошо продаётся, и есть любители почувствовать себя некой паствой, которую «Мессия», сидящий в телевизионном экране, поучает. Ни меня, ни Жандарёва роль пастыря никак не привлекает.
Партнеры в разговоре
– Не секрет, что среди ваших гостей есть и неоднозначные «персонажи». Из последних можно назвать Тину Канделаки и Григория Лепса. Вы ставили перед собой задачу, чтобы зрители смогли по-новому посмотреть на них или такой сверхзадачи не было?
Б.Б.: Мы всегда ставим такую задачу: зачем звать человека, если с ним всё ясно? Я недавно смотрел передачу, которая выходит примерно в таком же, как у нас, формате. Гостем был Валерий Золотухин. И я подумал: вот если меня сейчас посадить в студию и сказать: «Борис, Вы будете в течение часа Валерием Золотухиным!», то я знаю всё, что он скажет – «от» и «до», поэтому, когда Вы говорите: «неоднозначные персонажи», то я бы сказал так: это – «персонажи», которые не очень часто бывают в таких форматах. И Тина Канделаки, и Григорий Лепс – это как раз такие «персонажи», поэтому мы их с удовольствием и большим интересом позвали. Мне кажется, что мы не обманулись в своих ожиданиях, так как выпуски «На ночь глядя» с участием Тины Гивиевны Канделаки и Григория Викторовича Лепса вызвали очень большие споры среди прогрессивной и непрогрессивной общественности.
– Леонид Якубович как-то признался, что принципиально не смотрит программу «Поле чудес», во что я, честно говоря, слабо верю. Как у вас обстоит дело с этим? Происходит ли после выхода передачи в эфир «разбор полётов» и «раздача слонов»?
И.Ж.: Этого не может не быть, потому что закончен этап работы, и нужно понять, как мы эту работу сделали. Если были какие-то ошибки, то наша задача – заметить их и не допускать в будущем.
– Вы – опытные телевизионные «волки», но был ли кто-то из гостей, кто смог вас удивить?
Б.Б.: Вы сами сказали, что у нас было чуть ли ни 180 передач, поэтому всё очень сложно вспомнить, но я бы переформулировал Ваш вопрос: «О каких передачах я вспоминаю с большим удовольствием, как о хороших спектаклях?». Могу забыть какие-то имена просто потому, что список-то велик… Вот первое, что приходит в голову: после передачи с Мариной Неёловой я вышел с чувством полёта, мне казалось: «Что можно ещё после этого делать?». Не только потому, что мы очень долго добивались этой встречи, а потому что она – партнёр в разговоре, человек, который умеет слышать и размышлять на телеэкране, не стесняется ошибаться – не в грамматическом смысле, а сказать, и потом себя же опровергнуть. Это был потрясающий спектакль!
И.Ж.: Или Людмила Марковна Гурченко. Мы несколько раз с ней встречались, и нам всё время было мало. Алла Сергеевна Демидова – тоже такой собеседник, после встречи с которым остаются вопросы, – всё время хочется её приглашать. Или молодые актрисы: Лиза Боярская. С ней была замечательная беседа – очень интересная, и хочется позвать Лизу ещё раз, потому что она очень уверенно и разнообразно развивается, превращается в зрелого мастера, и за этим интересно наблюдать. Недавно к нам приходила Юлия Пересильд – замечательная молодая актриса, «глоток свежего воздуха», которого, по существу, не хватает: многие ее ровесницы такого блёклого цвета…
Б.Б.: Применительно к Лизе Боярской я считаю, что это было нашим достижением, потому что после передачи люди, к чьему мнению я прислушиваюсь, говорили о том, что, оказывается, она – умная девушка! Все привыкли видеть её в кино гламурной красавицей, а мы знали, что она – умная, из хорошей интеллигентной семьи. Я вспоминаю нашего замечательного Хабенского. Он был совершенно другой, не такой, каким его привыкли видеть. По разговору, который мы вели за чаем, до захода в студию, мы почувствовали, что Константин очень волнуется, может быть, даже побаивается… Он затравлен «жёлтой прессой» и боится журналистов как бешеных собак, и я его прекрасно понимаю! Но тут он нам доверился и говорил с нами о своей работе, об искусстве. Был такой вопрос: «Как мы будем говорить о том, чем Вы занимаетесь: как о творчестве или как о работе?». Хабенский ответил: «Это – моя работа!». Редкая, скажу я Вам, трезвость ума и жесткость самооценки… В общем, после передачи с Хабенским я на какое-то время почувствовал себя счастливым человеком: мы до некоторой степени реабилитировали профессию журналиста…
– Большое спасибо, Борис и Ильдар, за эту интересную беседу. От лица наших читателей желаю вам успехов и новых интересных собеседников!
