В преддверии Международной книжной ярмарки, которая проводится ежегодно во Франкфурте-на-Майне, и где планируется презентация новой книги Ефима Ярошевского, редакция журнала „Neue Zeiten“ не могла не поинтересоваться, как живет и над чем работает писатель с очень необычной жизненной судьбой.
Предыстория
Мало кто знает, что русский поэт и писатель, одессит, легенда одесского андеграунда 70-80-х, лауреат нескольких престижных литературных премий Ефим Яковлевич Ярошевский сейчас живет и работает в Германии (земля Бранденбург, г. Котбус). Автор культового «Провинциального роман-са» редко рассказывает об истории публикации знаменитого романа, которая, пожалуй, смахивает на крутой детектив и, несомненно, заслуживает особого внимания.
Этот фактически антисоветский текст был написан автором в 70-е годы в Одессе, всегда славившейся своими бунтарски настроенными обитателями, многие из которых личности сами по себе легендарные. Они, собственно, и стали героями этого неординарного произведения. О публикации в те времена не могло быть и речи. Но роман не пылился в ящике стола, а жил своей самостоятельной жизнью, как и подобает живому организму: дописывался, дорабатывался, обрастал новыми персонажами, становясь с годами всё лучше и крепче, как выдержанное вино. И лишь спустя 20 лет рукопись удалось тайно вывезти на пароходе близким другом автора Эдвигом Арзуняном и, впоследствии, в 1989 году, был издан пробным тиражом в количестве… 50 экземпляров.
«Аукнулась» автору такая несанкционированная акция достаточно быстро и довольно своеобразно. Одного за другим «литературных персонажей» приглашали «для беседы» в определенные органы, игнорируя при этом самого «виновника торжества». Это был очень непростой и далеко не комфортный период в жизни автора. Выстоять и не сломаться, продолжать писать – требовало огромных душевных и физических усилий. Впоследствии роман был неоднократно переиздан и заслужил высокую оценку многих выдающихся литературных деятелей. Опубликовано также несколько поэтических сборников талантливого писателя.
Мы встретились с Ефимом Ярошевским, и вот что рассказал автор нашему корреспонденту о своем творчестве и планах на будущее.
– Ефим Яковлевич, у Вас была довольна непростая творческая судьба. В советские времена Вас упорно не печатали, и долгое время Вы писали, что называется, «в стол». И уже когда к Вам пришла известность, в 2008 году Вы, неожиданно для всех, эмигрировали в Германию. Очевидно, решение «оторваться» от малой родины далось Вам непросто. Что же послужило решающим аргументом?
– Не самый удобный вопрос… но отвечу. Я уже давно понимал, что «ехать надо». Куда-нибудь! В Штаты ли, в Израиль или в Европу. Хотя представлял я себе это с трудом. Слишком много прожито в Одессе и в стране, да и возраст, знаете ли…. Но оставаться – было еще рискованнее. Сейчас, однако, я так не думаю. Откровенно говоря, я никогда бы НИКУДА не уехал, если бы не энергичные усилия в этом направлении моей жены Татьяны. Едва ли не впервые в жизни я перестал ходить «на службу». Мы привыкли в Союзе «много и тяжело работать». Почти по Мандельштаму: «Есть блуд труда, и он у нас в крови…». В Германии я получил в свое распоряжение громадное количество свободного времени. Это было внове. Пришлось писать. Это единственное, что я все-таки умею. Преподавать русскую литературу в Германии без пристойного знания немецкого… вряд ли было возможно. А жаль! Я бы очень этого хотел.
Весь первый год пребывания здесь я думал: а не вернуться ли?.. Германия, конечно, прекрасна, но «больно и сладко» жилось, наверное, только на родине. Хотя там бывало и страшновато. Если иметь в виду советские времена. И все-таки, жили мы там по есенинской формуле: «Радуясь, свирепствуя и мучась, хорошо живется на Руси!». Как ни странно, но это так. Явная склонность к мазохизму, наверное.
– Знаю, что за несколько лет жизни в Германии Вы написали больше, чем за последние десятилетия. И продолжаете плодотворно работать. Чем это можно объяснить?
– Ну, это тоже – не от хорошей жизни. Пришлось включить «высокие скорости» и интенсивно делать большую поэтическую книгу. Благо были досуг и время. За два года я написал больше ста стихотворений, которые вошли в книгу «Холодный ветер юга». Подгонял меня так называемый «юбилей». Это обязывало. Хотя… с поэзией вряд ли стоит спешить. Но это произошло – и книга, кажется, получилась. Сейчас готовлю новую книгу, о которой вы вскоре узнаете.
– Ваша проза насквозь пропитана звуками, запахами, воздухом Вашей любимой Одессы и это, буквально физически, ощущается читателем. Неподражаемый колорит одесской речи не спутаешь ни с каким иным. Одесса вошла в Вас или Вы растворились в ней, отделить одно от другого не представляется возможным, а одесская среда – едва ли не главный герой всех Ваших произведений. Скучаете «за Одессой»? Как часто Вы бываете в родном городе и что увозите с собой?
– Кто-то, кажется, Утесов, говорил, что не каждому повезло родиться в Одессе. Мне повезло. О прозе… да, это самое родное. Это то, что люблю у себя, пожалуй, больше стихов. Все мы всю жизнь пишем одну книгу. У меня это, кажется, происходит в буквальном смысле. Один мой знакомый как-то сказал мне: «Твой роман разрастается как барахолка, во все стороны света…». Я, действительно, уже не могу остановиться. Отсюда – новые записи и главы повести «Лето и ливни». Которые, собственно, и продолжают «Провинциальный роман-с». Текст романа наращивается. Книга «Провинциальный роман-с. Лето и ливни» издана в Петербурге, в издательстве «Алетейя» в 2006 году. Издано красиво… Одесса, действительно, «пропитала» все мои тексты. Кроме того, моя книга – это скорее приключения языка, нежели приключения ее героев. Хотя книга и бессюжетная. Но это уже отдельный разговор. Конечно, в Одессу тянет до сих пор. Но – все меньше. Я просто унес (или «увез») ее с собой. На спине. Как японцы – в текстах, в снах. И вообще, здесь я живу пока еще не Германией, а той же Россией, Украиной, той же Одессой. Мы все еще живем там, живем тем, что там происходит. А происходит там всякое… пожалуй, пора писать мемуары. Самое время.
– В последние годы Вас часто и много печатают в различных интернетных журналах и альманахах. В 2000 году Вы получили первый приз конкурса „Сетевой люк“ в номинации „Большая проза“. В 2005 – муниципальную премию имени К. Паустовского. Откуда такое пристрастие к Интернету? Сказалась былая нереализованность в советское время? Вообще, каково Ваше отношение к виртуальным публикациям? Это альтернатива печатному изданию, замена ему или дополнение?
– Особого пристрастия к Интернету у меня нет. Я по-прежнему люблю КНИГУ. С запахом краски, переплета, с живыми «запахами» текста. Тут я старомоден вполне. Но писать «от руки» становится все труднее – почерк у меня, скажем так, несколько своеобразный. Поэтому, начиная всегда на каких-то клочках бумаги (это касается и стихов, и прозы), я очень скоро перехожу к клавиатуре, и все щелкаю и правлю уже там. Наконец, это довольно удобно.
Касательно публикаций… у меня нет причин жаловаться на сей счет. Нереализованность в советские времена? Да, возможно. Но Интернет – это, все-таки, НЕ альтернатива печатному изданию, не замена его. Скорее, дополнение. И потом, в Интернет за эти годы переместилась громадная, почти необозримая, «база данных» и мировой художественной, и иной информации, там бурно кипит своя (и чужая) жизнь и страсти. Там бездна всего. Но КНИГА мне милее. Помню замечательную строчку в стихах моего старого приятеля, поэта и литературоведа Савелия Сендеровича: «Смотрю на женщин и ласкаю книги…». Почти формула бытия. Хотя не советую понимать ее буквально…
– Я знакома с Вашим творчеством не понаслышке, и даже имела честь видеть некоторые Ваши рукописи. На мой взгляд, они настолько уникальны, что достойны отдельной публикации как самодостаточное произведение искусства. Особенно привлекают внимание Ваши рисунки, которые сопровождают черновики текстов, так артистично исчерканных Вашими пометками и поправками. И, вероятно, неспроста вторая книга прозы «Королевское лето» вышла с Вашими иллюстрациями. Вам это помогает лучше выразить себя? Это дополнение к тексту или его неотъемлемая часть?
– Рукописи – это особая статья. Я сам порой с ужасом (и интересом!) смотрю на это скопище бумаг. Но смотрю уже как бы со стороны. Все эти мои рисуночки на полях – это, несомненно, некая, скажем так, рисовальная неврастения автора. Но без этого я уже, наверное, писать не могу. Это делается абсолютно свободно и всласть, почти бессознательно – и вполне параллельно с текстом! С ним даже не пересекаясь. Но мне так нужно. «Результат» бывает достаточно непредсказуемым.
А книга «Королевское лето», которая у вас в руках – это, на мой взгляд, моя лучшая книга. Вернее, она лучше всех иных издана! Тут поработали талантливые люди – Соня и Митя Кобринские, редактор, оформитель и художник (в двух лицах и в трех ипостасях). Книга сделана с любовью к тексту и автору, сделана талантливо и со вкусом! Получилось вполне красиво – и почти факсимильно. И главное – органично. Все-таки, одесская «почва» – это нечто уникальное!
Именно отсюда все эти «странные» люди и почти фантастические персонажи: поэты и бродяги, городские сумасшедшие, уличные философы. Уникальный язык их бесед. И, конечно же – одесские художники. В книге есть очень хорошая цветная вкладка – там репродукции работ художников, о которых идет речь в тексте. Многие разъехались по свету. Некоторые, увы, покинули этот мир. Но здесь – они все живы! Вообще, если это роман, то, скорее всего, это роман с друзьями и с городом. С морем… Отсюда, наверное, и эти стихи:
«Кариатиды зябли на ветру, впиваясь в мрак незрячими глазами,
И море, как медведь в своей берлоге, ворочалось и не могло уснуть…».
– Хотелось бы узнать, КТО все-таки Ваши учителя, Ваши друзья, современники и коллеги, и вообще, узнать о Ваших литературных предпочтениях (и пристрастиях).
– Тут двумя словами не обойдешься. Учителя… Я очень многим обязан, прежде всего, своим замечательным родителям. Затем – своим лучшим школьным учителям (о которых я еще напишу). Литературные учителя? Ну, конечно, это Пушкин! Это с детства – и это уже навсегда. Конечно, Гоголь, Толстой, Лермонтов, Баратынский, Чехов… Конечно же, великая четверка поэтов ХХ века: Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева. Конечно, Есенин, Маяковский, Хлебников… Бунин и Бродский. Несомненно, Платонов и Хармс, Булгаков, Олеша, Бабель. Я прибавил бы сюда Генри Миллера, Шервуда Андерсена и Фолкнера! Это – «мои люди»… Наконец, Эдуард Багрицкий. А это уже родина, Одесса.… И это тоже останется навеки:
«Рано утром я уйду с Дальницкой,
Дынь возьму и хлеба в узелке.
Я сегодня не поэт Багрицкий,
Я рыбак на греческом дубке…
Свежий ветер закипает брагой,
Сердце ударяет о ребро.
Обернется парусом бумага,
Укрепится мачтою перо…»!
Или «Ай, Черное море, вор на воре!»… и т.д. Все это уже прочно вошло в кровеносную систему. Потом появились иные любимые авторы. В конце концов, филологический факультет? Список достаточно широк. Из друзей, знакомых и современников? Я бы назвал замечательных поэтов: Владимира Гандельсмана (США), Бориса Херсонского (Одесса), Игоря Павлова (Одесса), Анатолия Гланца (США), Сережу Четверткова (Одесса), Валерия Черешню (С-Петербург)… Вообще, хороших поэтов стало подозрительно много. Шутка…
– Мне известно, что Вам хотелось бы, чтобы и немецкий читатель познакомился с Вашим творчеством. Нет ли опасений, что в процессе перевода «улетучится» та удивительная, уникальная вязь слов, звуков и запахов, столь ярко присущая именно Вашим произведениям? Или все же доверяетесь языку Гете и Гейне, Белля и Гессе?
– Как Вам сказать… в Германии меня практически не знают. Хотя у меня было два литературных вечера в Берлине, и один недавно – в Ганновере. Был и в Котбусе, где я сейчас живу. Но все это – лишь в пределах русскоязычной еврейской общины. Что касается «уникальной вязи слов, звуков и запахов» (спасибо, конечно!), тут старинный вопрос: не теряет ли что-то чрезвычайно важное текст в переводе на иной язык? Конечно же, теряет. Но, наверное, приобретает тоже. Конечно, мне было бы интересно увидеть свои стихи, скажем, на немецком… или английском. Впрочем, на английский они уже переводятся Аллой Стайнберг, в Нью-Йорке. Некоторые из моих стихотворений уже опубликованы на английском в одном американском журнале «Cardinal Points». Немецкому языку я, конечно же, «доверяю». И великой немецкой литературе – тем более! Сейчас я мечтаю хотя бы о грамотном подстрочнике к своим стихам. Мечта скромная… В классе десятом, когда я учился в школе, в Одессе я, помнится, однажды даже перевел стихи моего любимого Гейне! «Die Welt ist dumm, die ist blind…» – «Свет глуп и слеп, и пошл всегда, он ропщет на тебя, дитя, он говорит, что у тебя характер нехороший…», ну и т.д. Сейчас жду «ответного хода» со стороны немецкого переводчика.
– Помните знаменитое: «Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах на завтра». И все же, над чем Вы сейчас работаете? Какие нереализованные мечты и деяния?
– Действительно, говорить о планах и намерениях – опасно (а «деяния»… это звучит уже почти криминально). Планы? Как-то дописать, доработать, довести до пристойного состояния хотя бы десятка два уже «початых» и, как мне кажется, интересных текстов. Это первое и ближайшее. Далее: завершить два вполне прозаических текста: «Звезда Рождества. Зима в русской поэзии…» и эссе «Пушкин и Блок». Продолжить свою вторую прозу – «Лето и ливни». И попробовать сделать книжку «Избранного» (стихи и проза). Все это требует сил, времени, вдохновения и… тщания. Может быть, рискну написать «Записочки школьного учителя».
Мечты… я почти не позволяю себе мечтать. «Я теперь скупее стал в желаньях. Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» – вот что всего чаще приходит мне на ум. Да, Есенин. Звучит вполне элегически. Зато честно. В России, как и в Украине, теперь много пишут. Очень много! Что вы хотите, такая страна. В каждом окошке сидит графоман, как шутил кто-то из шестидесятников. Наверное, это некое сопротивление… прозаическому и «холодеющему» миру.
– Есть ли нечто, о чем Вы сожалеете? Что хотели бы, но не смогли совершить в своей жизни? Сокровенная (потаенная) мечта?
– Думаю, есть. Я мог бы сказать о почти непоправимых ошибках – и в жизни, и в творческих планах. О неверных шагах и срывах. О том, что я мог бы (и должен был!) написать много больше (и лучше), нежели уже написано. Утешает пушкинское: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…». Сокровенная мечта? Есть, конечно. Написать, под занавес, большой (или маленький)… но великий роман. Просто КНИГУ. Обо всех и «обо всем»!
– Так уж и «обо всем»?
– Да, почти. Книгу о друзьях, о себе, о времени, о детстве и юности, о войне. О музыке, о любви… О море, о школе, о родителях. О России, о евреях, об одесских дворах… О дожде, о хороших книгах, о писателях и людях (ибо писатели – это не совсем «люди»). Об иных городах и весях, о зиме, о сексе, о религии. О своих «творческих снах». Если угодно, о жизни и смерти… Совершенно ясно, что программа эта невыполнима.
– Ефим Яковлевич, большое спасибо Вам за беседу. Несомненно, было интересно пообщаться с Вами. Желаем Вам здоровья и с нетерпением ждем выхода в свет Вашей новой книги!
СПРАВКА. Ефим Ярошевский родился в 1935 году в Одессе, филолог, работал преподавателем русской литературы. Стихи и прозу писал с юности. Автор культовой в одесском самиздате 1970-80-х гг. прозы «Провинциальный роман-с», изданной впервые в 1998 году в Нью-Йорке (издательство «Lifebell»), позже переизданной в Мюнхене, Петербурге, Одессе. В советское время не печатался, был известен как писатель и поэт одесского андеграунда. Регулярно печатается с 1991 года, сначала в местной прессе, а затем в России и дальнем зарубежье. Стихи опубликованы в литературных журналах России, Украины, Израиля, Италии, Германии: «Арион», «Новый мир», «Крещатик», «Октябрь», «Дети Ра», «Дерибасовская-Ришельевская», «Артикль» и др. Победитель интернетовского конкурса «Сетевой Дюк» 2000 года в категории «Проза», в 2001 году – Первая премия в номинации «Поэзия». В начале XXI-го века вышли сборник стихов «Поэты пишут в стол» и вторая книга прозы и стихов «Королевское Лето» с авторскими иллюстрациями. В 2010 году вышла книга стихотворений «Холодный ветер юга».
С 2008 года автор живёт в Германии…
