Генрих Нейгауз — русский пианист и педагог немецкого происхождения
Продолжение. Начало в № 6 (168)
В прошлом номере журнала мы начали рассказ о знаменитом пианисте и музыкальном педагоге Генрихе Густавовиче Нейгаузе (1888-1964), создателе пианистической «школы Нейгауза». Он подготовил и дал дорогу в свет таким всемирным знаменитостям, как Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Яков Зак. Повествование остановилось на переводе Нейгауза из Киева в Москву по распоряжению Наркома просвещения А.В. Луначарского.
В Москве
В 1922 году Генрих Густавович с Зинаидой Николаевной приезжают в Москву. Он становится профессором Московской консерватории. Времена голодные и холодные. Нейгаузы получили одну комнату, где поставили два рояля, а сами спали за занавеской. Появились дети: Адриан (Адик) в 1925 году и Станислав (Стасик) – в 1927. А комната всё та же. Часто приходили ученики, приезжал гостить Владимир Горовиц. Музыка звучала целый день. Только через шесть лет, в 1928 году, они получат трёхкомнатную квартиру в Трубниковском переулке.
Нейгауз работает с полной отдачей. Ученики обожали его за ум, чуткость, артистичность, увлечённость, прекрасный вкус, широкую эрудицию. Замечательна, на мой взгляд, данная Н. Кожевниковой краткая, но меткая характеристика Г. Нейгауза и его уроков, проводимых «с блеском импровизации, цитатами из мировой поэзии, невзначай оброненными фразами на иностранных языках, то есть тем ароматом культуры, что настаивался ещё до революции, в прежней России, пока не отрезанной от Европы». М. Ростропович, став профессором консерватории, учился преподавать у Нейгауза, посещал его занятия: Генрих Густавович «был всегда прост, человечен, шутлив, непосредственен, но отнюдь не «ментор».
И вот – триумф: в 1937 году его ученик Яков Зак получает первую премию на международном конкурсе в Варшаве. Конкурсов тогда было немного, молодая Россия стремилась утвердиться на мировой арене. И такая победа: ученик Нейгауза Я. Зак – лучший из лучших! На родине его встречали как героя. Затем последовали победы учеников Нейгауза в Париже, Вене, Брюсселе, Варшаве, других городах мира. Заговорили о признании советской фортепьянной школы, во многом неразделимой с именем ведущего педагога – Г. Нейгауза.
Но пианист увлечён не только педагогической, но и исполнительской деятельностью. Выступает с сольными концертами, с симфоническими оркестрами, с инструментальными ансамблями. Программы концертов постоянно расширяются. Музыковед Я. Мильштейн описывает свои впечатления: «Кто в двадцатые-тридцатые годы слушал выступления Нейгауза, тот на всю жизнь приобрёл нечто такое, что не выскажешь словами. Нейгауз мог играть более или менее удачно (он никогда не был пианистом ровным – отчасти из-за повышенной нервной возбудимости, резкой смены настроений, отчасти из-за примата импровизационного начала). Но он неизменно притягивал к себе, воодушевлял и вдохновлял своей игрой. Он был всегда… художником-творцом: казалось, что он не исполнял музыку, а здесь же, на эстраде её созидал… Он весь отдавался чувству, которое порой казалось в нём беспредельным…» А Ираклий Андроников так оценил его творчество: «Игра Нейгауза такова, как и он сам: бурная, активная, продуманная до последнего звука».
Итак, успех в консерватории, признание на сцене. Но жизнь безоблачной не бывает: в семье разлад. Зинаиде Николаевне помимо организации быта нужно было ещё научиться прощать измены мужа. Домашние трудности, непостоянство мужа, тяжёлая болезнь сына (костный туберкулёз) – всё это изменило некогда весёлый характер Зины, сделало её «неприветливой дамой». Гости, ученики, бывавшие в доме, не могли не замечать её гнетущего вида, резко отличного от настроений Нейгауза: «Живой, лёгкий и летучий, он, едва появившись, сразу озонировал воздух, отягощённый, как в предгрозье, дурным настроением Зинаиды Николаевны, чья обычная хмурость усугублялась тревогой за здоровье старшего сына Адика». Тучи в семье сгущались: супруга узнала, что в 1929 году у Генриха Густавовича родилась дочка от его старой подруги ещё по Елизаветграду, бывшей невесты Милицы Сергеевны Бородкиной. Удар был тяжёл. Она снесла его, но трещина в отношениях осталась.
Через пару лет ситуация ещё больше осложнилась: в Зинаиду влюбился друг семьи – Борис Пастернак. Нейгауз и Пастернак были очень дружны. C первой же встречи поэт произвёл на Генриха впечатление «огня, идущего откуда-то изнутри, в сочетании с большим умом». Нейгауз восторгался поэзией Пастернака, знал его стихи наизусть. Пастернак же, в юности мечтавший стать музыкантом, учившийся у Скрябина, мог по достоинству оценить дарование пианиста. До поры ничто не омрачало дружбы двух великих людей. В 1930 году три семьи – Г. Нейгауза, Б. Пастернака и философа В. Асмуса – снимали по соседству дачи в Ирпене под Киевом. Здесь возникла и окрепла любовь Пастернака к Зинаиде Николаевне, которая принесла долгие страдания всем троим. Борис Леонидович был женат, имел ребёнка, но вспыхнувшая страсть настолько охватила его, что он даже покушался на самоубийство. Нейгауз, несмотря на непостоянство, искренне и глубоко любил жену. Узнав о предстоящем расставании, 29.04.1931 года пишет: «…Зиночка, моя единственная любимая! …связаны мы с тобой неразрывно, наши корни переплелись, и никакими силами не отнять нас друг у друга… Я ещё никогда так… не мучился, как сейчас…, плакал ночи напролёт, как от зубной боли, вскакивал с постели и бегал по комнате и опять ложился и громко стонал… Я впервые в жизни испытал такое страдание…».
Тем не менее, он приходит к решению «отпустить» Зинаиду после объяснения с Пастернаком: «Борис был у меня…, мы долго говорили, часа три, было и мучительно и минутами хорошо, когда моя боль побеждалась чувством любви и близости к нему – человеку – поэту – Пастернаку. Я ему сказал, как трудно достаётся моё пресловутое «великодушие»… Я твой друг, я желаю тебе счастья и радости, – я бесконечно хочу полной близости, правдивости, откровенности между нами; её было недостаточно в нашей жизни, и это моё горе, и виноваты в этом мы оба, но главным образом я…».
Немало мучений и терзаний перенесла и Зинаида Николаевна: с одной стороны – 12 лет жизни с Генрихом Густавовичем, его дети, любовь к нему, а с другой – ревность, обиды, зов новой любви… Разлады, выяснения продолжались долго. Наконец, Нейгауз отступил, и в 1932 году Зинаида с детьми переехала к Пастернаку, официально вышла за него замуж. Уходила она с тяжёлым сердцем, но время лечит… Два её супруга сохранили дружбу на всю жизнь. Нейгауз женился на Милице Сергеевне Бородкиной, матери его дочери Милицы.
В 1933 году – новое несчастье. Пианист тяжело переболел дифтерией. Произошло это после Первого Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей, на котором выступал и юный Эмиль Гилельс, завоевавший первую премию. Смягчая юмором, Генрих Густавович пишет: «Небезынтересна для психолога или психиатра подробность: после каждого конкурса, участвуя в нём как член жюри, я заболевал то гриппом, то ангиной, один раз даже свинкой с отитом». Таков его эмоциональный накал. Дифтерия дала тяжёлое осложнение – полиневрит, после которого остался парез (то есть слабость мышц) двух пальцев правой руки. Пианист продолжал давать концерты, но стоили они ему теперь большого напряжения.
В 1935-1937 годах Нейгауз возглавлял консерваторию. Но эта деятельность была не для него: он слишком много брал на себя. Был прекрасным педагогом, но неважным организатором. При этом у него оставалось 25 учеников, среди которых Э. Гилельс и Я. Зак. Потому скоро оставил директорский пост. Получив освобождение от этой непосильной ноши, он отправился в Сочи полечиться и выступить с концертами. Там познакомился со швейцаркой Сильвией Фёдоровной Айхингер, ставшей после смерти Милицы Сергеевны его третьей, и последней, женой.
Освободившись от организационных обязанностей, Нейгауз полностью посвятил себя деятельности преподавательской, исполнительской, музыковедческой. В 1940 году он получил степень доктора искусствоведения.
Война
С приближением немцев к Москве Нейгауз с семьёй должен был эвакуироваться вместе с консерваторией. Но из-за болезни 78-летней матери Милици Сергеевны, жены Нейгауза, они отказались уезжать. В этом власти усмотрели злой умысел: Нейгауз ждёт прихода немцев, чтобы сотрудничать с ними. Четвёртого ноября 1941 года Генрих Густавович был арестован и отправлен на Лубянку. В застенках этой политической тюрьмы он провёл 8,5 месяцев. От него добивались признаний в шпионаже, но он понимал, что это будет означать конец, и напраслины на себя брать не стал. Полуголодный паёк привёл к тому, что у затворника началась цинга, выпали почти все зубы. Лишь через полгода ему были разрешены передачи, которые с готовностью организовали друзья. Наконец, 19 июля 1942 года Нейгауз был освобождён из-под стражи, осуждён по ст. 58 за антисоветские высказывания и отправлен в ссылку сроком на пять лет. Его должны были препроводить в один из населённых пунктов Свердловской области. Но опять же верные друзья и ученики Э. Гилельс, Б. Маранц, С. Бендицкий, а также директор Киевской консерватории А. Луфер добились того, чтобы Нейгауз смог жить в Свердловске и работать в Уральской, а также в эвакуированной туда Киевской консерватории.
Семья оставалась в Москве. Лишь осенью 1944 года Генрих Густавович смог приехать в Москву для участия в качестве члена жюри в смотре молодых музыкантов. И опять помогли соратники. Группа деятелей культуры направила письмо Председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину с ходатайством о восстановлении Нейгауза в правах проживания в столице. В письме, в частности, говорилось: «Несмотря на свою нерусскую фамилию, Г.Г. Нейгауз является, несомненно, русским, советским художником…, одним из лучших исполнителей русских и советских композиторов… Г.Г. Нейгауз второй год в Свердловске в трудных моральных и бытовых условиях, без семьи, инструмента и своего класса в Московской консерватории, из которого он выпустил немало победителей Всесоюзных и Международных конкурсов, крупных артистов, педагогов и других музыкальных деятелей…» Письмо подписали И. Москвин, В. Качалов, С. Михалков, Д. Шостакович, К. Игумнов, А. Толстой. Отдельное ходатайство направил директор Московской консерватории В. Шебалин. Просьбы, к счастью, возымели действие, и Нейгаузу было разрешено остаться в Москве.
Последние годы
После войны Нейгауз возобновил преподавательскую деятельность в Московской консерватории. Несмотря на болезнь руки, выступал с концертами. Обладая широким кругозором в области литературы и музыкальной культуры, публиковал труды о творчестве Ф. Шопена, П. Чайковского, А. Скрябина, даже А. Пушкина. Знакомил с мастерством своих современников – В. Софроницкого, Д. Шостаковича, С. Рихтера, Э. Гилельса, Е. Мравинского, О. Клемперера и многих других.
Болезнь руки постепенно прогрессировала. Играть становилось всё труднее. В 1958 году Нейгауз дал последние концерты в Москве и Киеве, приуроченные к его 70-летию. После этого он не подходил к роялю даже дома. В1960 году вышел на пенсию, продолжая заниматься с учениками, писал мемуары, опубликовал свою книгу «Об искусстве фортепианной игры». Скончался Генрих Густавович Нейгауз в 1964 году в Москве.
И после смерти благодарные ученики продолжали чтить его память. Как рассказывала профессор Вера Горностаева, также учившаяся у мастера, ежегодно 12 апреля, в день рождения Г.Г. Нейгауза, Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс, Яков Зак, Станислав Нейгауз (сын Генриха) и другие собирались в квартире учителя, слушали записи в его исполнении. На рояль ставили цветы и фотографии разных периодов его жизни.
Музыкальный критик В. Дельсон так оценил жизнь и творчество великого русского пианиста и педагога: «Есть люди, профессия которых неотделима от их жизни. Это энтузиасты своей работы, люди кипучей творческой деятельности… Такой – Генрих Густавович Нейгауз».
