Своих настоящих родителей Антонине Аксеновой так и не удалось узнать. Так же как и братика-близнеца, разлученного с нею навсегда в стенах магаданского детского дома. Но жизнь все-таки сжалилась и подарила вечно плачущей малышке не только новых родителей: Евгению Гинзбург и Антона Вальтера, пламенную советскую журналистку и талантливого доктора, загнанных советским режимом на Колыму на полную погибель за преступления, которых не было, но и нового братика Васю, ставшего в последствии знаменитым советским писателем Василием Аксеновым. В такой необычной семье было просто невозможно не стать литератором или доктором. Но Антонина Аксенова пошла своим путем и из маленькой плаксивой куколки превратилась… в успешную актрису советского театра и кино.
Магаданские встречи
– Кого из замечательных советских людей Вы помните, с кем довелось Вам общаться в Магадане?
– Мы часто были у Вадима Козина, в его доме. Это, конечно же, не был никакой частный дом, а просто маленькая жуткая квартирка. Ведь там ни у кого из ссыльных не было своего дома, мы все ютились в бараках и в коммуналках. Т.к. папа очень хорошо пел, он ценил творчество знаменитого русского певца. Мы старались не пропускать его концерты в музыкально-драматическом театре, где он исполнял знаменитые на всю страну песни. Правда, это не всегда удавалось: то денег не было, то настроения. Встречались с Эдди Рознером, звездой европейского джаза, создавшего на Колыме лагерный оркестр. Забыла совершенно, где и при каких обстоятельствах это происходило. Помню только, что он был такой большой пижон. Однажды, например, он встретил нас в каком-то японском халате.
– Для Магадана тех времен это было экзотикой.
– Да, он вообще был такой, какой-то вот такой особый! То ли ему этот халат кто-то прислал, ведь у него за границей родственники были, то ли он где-то сам раздобыл. Я потом его дело видела в магаданском КГБ, ездила туда по делам своих родителей не так давно. Мы все находились у них под колпаком: и артисты, и их зрители. Даже когда на концерты ходили, тотальный контроль и насилие продолжались и там, где, казалось бы, царило только искусство. В Магадане был один замечательный педагог по скрипке. Он не мог играть на инструменте, потому что ему раздробили во время допроса пальцы. Но зато он мог преподавать. Говорят, что его уроки были совершенно фантастическими. И это притом, что он не мог взять в руки ни смычок, ни скрипку. Мою учительницу по танцам звали Ада. Помню только, что на свободе она была известной балериной. Ни ее фамилию, ни ее биографию я, к сожалению, не знаю. Я очень благодарна ей за эти прекрасные уроки, которые мне очень хорошо пригодились в моей будущей профессии. Вот таких замечательных людей мне привелось встретить в пору моего колымского детства.
Вторая мама
– Что касается детства, то, конечно же, это очень большое чудо, Вам так повезло, что Вас удочерила такая замечательная семья. Вам не рассказывала Ваша приемная мама, почему она выбрала именно Вас? Ведь в двухлетнем возрасте люди мало чем отличаются друг от друга?
– Она никогда не любила распространяться ни на эту, ни вообще на лагерную тему. Я больше узнавала даже от ее подруг, чем от нее самой. Такова была жизнь, что приходилось молчать для того, чтобы ни на себя, ни на других не навлечь новую беду. Я ничего не знала об удочерении, пока не стала взрослой. Помог случай. Когда по Москве, а затем и по всей России, совершенно диким потоком стали ходить самиздатовские рукописи «Крутого маршрута», мама испугалась, что я узнаю о своей истории не от нее, а от других людей. Для того, чтобы этим ударом не выбить меня из колеи, ей пришлось прервать свое многолетнее молчание и рассказать мне при каких обстоятельствах я стала ее дочерью. Некоторые подробности этой истории описаны Евгенией Семеновной в «Крутом маршруте». Кстати, 5 мая в Германии начинается прокат одноименного художественного фильма (немецкое название „Mitten im Sturm“), снятого по этой книге голландским режиссером Марлен Горис.
Документально со своим прошлым я смогла ознакомиться уже после ее смерти, когда сумела-таки профинансировать свою поездку в Магадан и сделать многочисленные запросы по различным архивам. Я сдержала свое слово и не стала этого делать при жизни мамы, такова была ее просьба. Кое-что мне удалось выведать у маминых подруг, пока они были живы. Я их хоронила одну за другой, вместе с ними ушло еще очень много тайн, о которых теперь уже никого не спросишь. Кое-что удалось узнать из рассказов магаданских знакомых, из которых уже почти никого не осталось. Удалось выяснить немногое, но на самое важное все-таки мне удалось пролить немного света. Оказывается, что нас было двое: у меня был брат! Причем мы были близнецы, двойняшки. У нас была прекрасная речь, мы умели есть ложкой, вилкой и ножом, и это притом, что часто детдомовские дети ели руками. Было очевидно, что в детдом мы попали из очень порядочной и зажиточной семьи. Из какой семьи конкретно, этот вопрос остался навсегда открытым.
В атмосфере душевного тепла и творчества
– В Вашем доме царила творческая атмосфера: Евгения Семеновна Гинсбург была известным политическим деятелем, журналистом, поэтессой, а Василий стал известным советским писателем…
– Да, конечно, дома всегда было множество замечательной литературы. Я любила читать пьесы. Можете себе представить, как это такой маленький ребенок и любит читать пьесы? Я до десяти лет перечитала кучу произведений Чехова, Гоголя. У меня, действительно, что-то там было в голове наподобие мысленного театра. Прочитав какую-то пьесу, я ее доигрывала про себя, меняла диалоги так, как мне больше нравилось. Да, какой-то литературный вирус я однозначно подхватила в детстве, это точно.
Мама хотела, чтобы я стала биологом. Я любила все живое, у меня всегда летом были руки от травы зеленые, так мне нравилось возиться с растениями. Ведь на таком курорте, как Магадан, никакой пышной растительности нет, да и лето короткое. Вот и была такая дикая любовь к растениям, которые, как и мы, пытались выжить в условиях непригодных для жизни.
Я очень хорошо писала и хотела стать журналисткой. После ссылки, когда мы уже жили во Львове, я поехала в Москву, чтобы поступить в МГУ на факультет журналистики. В период сдачи экзаменов познакомилась с девочками, которые поступали в театральный институт ГИТИС и очень переживали, что завалят творческий конкурс, что забудут от волненья текст или не так сыграют ситуацию. А в моей голове вечно крутились какие-то смешные вещи, потому что мама очень много заставляла учить меня наизусть. Что-то, конечно, я и в школе проходила, что-то мне самой нравилось, но в любом случае таких проблем, как у этих девчонок, у меня не было.
Я пошла с ними, чтобы посмотреть, как пройдет у них творческий экзамен. Вдруг из дверей помещения, где происходило прослушивание, вышла какая-то секретарь и говорит мне: «Девушка, вы тоже?» И вот что-то природное, такое авантюрное зашевелилось во мне. Мы ведь с Василием были хорошие авантюристы. Незадолго до его смерти мы с ним об этом говорили…
И я вошла в эту дверь, читала членам приемной комиссии «Яму» Куприна. Все там чуть не померли со смеху. Мне потом старшекурсники рассказывали: «Стоит тонюсенькая конопатая девочка и читает с какими-то внутренними переживаниями «Яму». Падает на колени. Но так как проделала это перед столом, и он скрыл ее почти с головой от членов комиссии, им пришлось встать, чтобы досмотреть все до конца». И они меня на третий тур сразу перевели! Что они во мне нашли? Может быть, эта комическая ситуация повлияла на их решение? Ведь не часто случается, когда профессора перед абитуриентом стоят.
С моими документами им пришлось некоторое время подождать, потому что я их сдала в МГУ на факультет журналистики, где я написала сочинение, и на этом все закончилось. Больше меня там не видели. Мне так в ГИТИСе понравилось, вся эта особенная атмосфера истинных переживаний и восторженности, видимо, это и было как раз то, что я искала всю жизнь. Как мужчина ищет свою женщину, точно так же я искала свою профессию: через продуманные ходы и спонтанные реверансы двигалась к желанной цели. Мне нравился театр. Помню, как во Львов приехал спектакль «Чемодан с наклейками», в котором играли Ростислав Плятт, Фаина Раневская. Я после этого спектакля не спала всю ночь, настолько он взбудоражил меня.
– Что касается выбора специальности. Есть достаточно много известных людей, которые совершенно спонтанно, благодаря случаю выбрали свою специальность. Вот вы приехали в Москву поступать в МГУ на факультет журналистики, даже сдали туда документы и успели написать сочинение… А кем мечтал стать Василий?
– Да, то, что я стала актрисой, ничем другим, как стечение обстоятельств, назвать нельзя. Василий Аксенов хотел быть моряком и писателем, потом родители заставили его закончить медицинский институт, потому что они не знали, сколько они будут сидеть, выживут они или нет, просто напрямую говорили ему, что выжить в такие времена может только врач. Не помогут никакие погоны, ученые степени или прочие заслуги. Что и доказала на деле судьба Антона Вальтера. Ведь он же был немец, пусть не военнопленный, а невинный колонист, но немец. Их загоняли в шахту, в которой они работали круглые сутки, потом загоняли туда следующих, которые тоже там оставались в этой мрачной и холодной братской могиле. На этих костях был построен Магадан.
Василий, конечно же, закончил медицинский институт, но медиком по жизни он так и не был, если не считать практику на несколько месяцев. Он просто написал роман и сразу стал знаменитым, был таким счастливым случаем из миллиона, которые нежат фантазии молодых начинающих авторов. Он писал всегда, можно даже сказать с детства, стишки сочинял. Ведь у него, так же как и у его мамы, была гениальная память.
После первого успеха пошло и поехало, и он уже мало вспоминал о своем медицинском дипломе, пока сама жизнь не заставила, не прижала к стенке. Когда мама заболела, он понял, что это конец. Как доктор, он понимал, куда что идет, пытался помогать ей, как мог, но чудес, к сожалению, никаких не случилось. Себя самого он спасти, к сожалению, тоже не смог. И другие не смогли, такова судьба.
Мне кажется, что по своей харизме Василий не был медиком, эта профессия была ему так же чужда, как, наверное, профессия инженера-строителя. А вот Антон Вальтер, в отличие от него, был врожденным медиком, у него и руки такие были, и глаза, и душа такая была. Вася был богемным, он любил хорошо одеваться, откуда он доставал эти модные шмотки — не знаю. Он любил показываться на людях в модном прикиде, как это тогда называлось. Это же ведь всегда обсуждалось, так же как, наверное, обсуждался пятилетний план строительства коммунизма.
Когда Вася, помню, приехал во Львов, он такой шорох там навел, все мальчики и девушки крутились вокруг него. У него был такой стильный голос, привлекательный. Это были шестидесятые, когда все сходили с ума от новых ритмов, пришедших к нам из-за океана. Вася, конечно же, не очень-то хотел, что бы я с ним везде ходила, потому что он был такой любвеобильный, и я была как бы небольшой помехой. Но он все-таки водил меня на танцы, которые проходили в львовском старом костеле, где я с ним танцевала рок-н-ролл. В танце я была невесома, и он страшно любил танцевать, поэтому мы были заметной парой на танцплощадках.
Когда Василий собирался в компании таких же, как и он, звездных молодых людей: Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко — это было так смешно. Я же ведь была скромной девушкой из института, которая с ужасом смотрела на этих взрослых франтов, бурно обсуждающих у кого какие ботинки, кто какой галстук отхватил и т.д. Фарца в Питере! Вот он, какой был, Василий.
А Вы читали его предпоследнюю книжку «Таинственная страсть»? Это о шестидесятниках, о том, как они жили, что говорили, что боготворили. Многие обиделись на него, потому что там было все написано, как есть. Обиделись на правду, но надо же ведь просто понимать, что со стороны же себя не видишь. А писатели как раз и делают то, что описывают такие стороны «Луны», которые скрыты от нас тенью. Это замечательная книжка, получила от нее огромное удовольствие.
А вообще-то эта книга была посвящена ни модным тусовкам с их таинственными дамами, ни хрущевским временам, а… Роберту Рождественскому. О нем очень много написано. Такая интересная личность среди них была, среди этих молодых и талантливых шестидесятников.
Продолжение следует.
