Продолжим разговор о славном юбиляре – 250 лет прошло со дня рождения Николая Михайловича Карамзина (1766-1826), всем нам известного автора «Истории Государства Российского» и трогательно-сентиментальной «Бедной Лизы». А ведь история его жизни и деятельности намного богаче, чем только создание этих творений.
Продолжение. Начало в № 11 (185)
Разгром московского масонства
Около трёх с половиной лет провёл Карамзин в Москве, занимаясь литературным трудом, участвуя в жизни масонской ложи. Но сложная обрядовая сторона, излишняя театральность и таинственность масонства начали вызывать у него протест. А тут ещё нагрянула гроза. Чтобы понять, что произошло, вернёмся немного назад, к истории московской ложи.
Писатель и просветитель Н.И. Новиков вступил в масонскую ложу в Петербурге в 1775 году, где руководителем был И.П. Елагин, один из ближайших сановников Екатерины. В 1779 году М.М. Херасков, назначенный куратором Московского университета, пригласил Новикова в Москву, предложив взять в аренду университетскую типографию и газету «Московские ведомости». Прекрасный организатор Новиков преобразовал газету, подняв её тираж за 10 лет от 600 до 4 000 экземпляров, создал несколько приложений, в том числе «Детское чтение», первый русский журнал для детей, который редактировал Карамзин. В Москве Новиков стал одним из активных руководителей масонской ложи. Вместе с немецким профессором Московского университета И.Г. Шварцем, также убеждённым масоном, он учредил Дружеское учёное общество, позднее преобразованное в Типографскую компанию, где печаталась как светская литература – переводы, сочинения отечественных авторов, так и религиозные и масонские книги, что насторожило Екатерину.
Важно отметить, что масонство было всемирным движением, и на тот момент его главой являлся герцог Брауншвейгский. Подчинённость имела в значительной степени формальный характер, но какому правителю понравится, что его подданные организованы в тайное общество, имеющее руководство за рубежом? Кроме того, императрица опасалась, что вместе с масонством придёт из-за рубежа «революционная зараза», ведь это было время Великой французской революции. Наконец, наследник Павел был посвящён в масоны, хотя и в условиях строжайшей секретности, но об этом стало известно царице и могло быть воспринято как подготовка государственного переворота, который привёл бы к её свержению и воцарению Павла. Как видим, причин было больше, чем достаточно, чтобы начались гонения на тайное общество. При том, что стали, как водится, поступать доносы на масонов, которые, якобы, сеют «расколы, колобродства и всякие нелепые толкования». Неоднократно производились проверки изданий, печатаемых в новиковской типографии.
Хотя Карамзину, стоявшему на низшей ступени иерархической масонской лестницы, не могла грозить серьёзная опасность, всё-таки и ему ставили в вину перевод масонских книг. Возникшая напряжённость в масонской ложе, бесконечная таинственность привели его к решению выйти из общества, что он и сделал весной 1789 года.
Теперь можно осуществить давнюю мечту – повидать Европу. Тщательно готовился юноша к путешествию, ему в этом помогали друзья. От одного из руководителей московского масонства, друга Новикова С.И. Гамалеи, он получил подробный план поездки, так называемую «инструкцию». Существование этой «инструкции», о которой много говорили в Москве, породило толки, что Карамзин, якобы, едет за границу по заданию и на деньги Новикова, то есть по делам масонов. Принятая современными биографами версия – деньги на поездку Карамзин получил, продав братьям свою часть отцовского наследства. Как бы то ни было, в мае 1789 года молодой поэт отправился в путешествие по Европе.
А Новиков был заключён в Шлиссельбургскую крепость по обвинению в «гнусном расколе», связях с герцогом Брауншвейгским, печатании противозаконных книг, принадлежности к масонству (которое, впрочем, никогда не было запрещено). Другие руководители московского масонства должны были отправиться в свои поместья и находиться там под полицейским надзором. Освобождены все они Павлом при его восшествии на престол в 1796 году.
Письма русского путешественника
О странствиях Карамзина мы узнаём из опубликованных им по возвращении на родину впечатлениях, изложенных, как в то время часто было принято, в эпистолярной форме.
Началось путешествие с Германии. Первая значимая встреча состоялась в Кенигсберге с немецким философом Иммануилом Кантом. «Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный, – рассказывает Карамзин. – Первые слова мои были: « Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить почтение Канту». Он тотчас попроси меня сесть, говоря: «Я писал такое, что не может нравиться всем; не многие любят метафизические тонкости».
Вот так неробкий молодой человек начал свои знакомства с мировыми знаменитостями. Надо отдать должное великому учёному, уделившему внимание чужестранному 22-летнему «мальчишке». Три часа длилась беседа «о разных вещах», в первую очередь, конечно, о вопросах философии и нравственности. Карамзин передаёт её содержание и так заключает рассказ: «Домик у него маленький, и внутри приборов немного. Всё просто – кроме его метафизики».
Путешественник побывал в Берлине, Франкфурте-на-Майне, Лейпциге, Дрездене, Веймаре, не говоря о маленьких городках, которые он видел проездом. Всего, что он описал, пересказать здесь, естественно, невозможно, да и не нужно, лучше почитать подлинник. Остановимся лишь, по возможности кратко, на столичном городе Берлине, да на близком нам Франкфурте. О столице автор рассказывает довольно подробно, но… Судите сами: «Д. повёл меня через славную Липовую улицу (сейчас мы называем её «Унтер-ден-Линден», – прим. Е К.), которая в самом деле прекрасна. В середине посажены аллеи для пеших, а по сторонам мостовая… Домы не так высоки, как некоторые в Петербурге, но очень красивы». Далее описывается прогулка по «Зверинцу» («Тиргартену»), который «простирается от Берлина до Шарлотенбурга и состоит из разных аллей… В зверинце много кофейных домов. Мы заходили в один из них, чтобы утолить жажду белым пивом, которое мне очень не понравилось». Съездил наш путник в Потсдам, осмотрел дворец Сан-Суси. Побывал в Королевской библиотеке, несколько раз в театре. Встречался со знаменитыми учёными и литераторами, в частности, с известным в ту пору немецким писателем и книгопродавцом Фридрихом Николаем. «Вас знают и в России, – сказал я ему, – знают, что немецкая литература обязана вам частью своих успехов. Приехав в Берлин, спешил я видеть друга Лессингова и Мендельзонова». Карамзин приводит содержание беседы – не перестаёшь удивляться эрудиции, смелости и глубине мышления молодого человека. Речь шла, в частности, о религиозных и философских спорах в учёной среде Берлина. Заканчивается рассказ, как нередко, рассуждениями автора. Приведу их в качестве примера: «Признаться, сердце моё не может одобрить тона, в котором господа берлинцы пишут. Где искать терпимости, если самые философы, самые просветители… оказывают столько ненависти к тем, которые думают не так, как они?.. Должно показывать заблуждения разума человеческого с благородным жаром, но без злобы. Скажи человеку, что он ошибается и почему, но не поноси сердца его и не называй безумцем». Прекрасные мысли, и сейчас они не устарели.
В прусской столице состоялись встречи с академиком И.Х.А. Мейером, секретарем Берлинской академии Формеем, со «стариком Рамлером, немецким Горацием», с Филиппом Морицем – «автором, философом, педагогом, психологом». Имена этих писателей и учёных нам сейчас мало что говорят, я привела их, чтобы продемонстрировать, насколько насыщенной была программа посещений в Берлине, впрочем, как и в других городах.
Заглянем теперь вместе с нашим славным соотечественником во Франкфурт-на-Майне. Интересно узнать, каким увидел наш город Карамзин двести с лишним лет назад: «По своей цветущей и обширной коммерции Франкфурт есть один из богатейших городов в Германии. Кроме некоторых дворянских фамилий, здесь поселившихся, всякий житель – купец, то есть производит какой-нибудь торг. На всякой улице множество лавок, наполненных товарами. Везде знаки трудолюбия, промышленности, изобилия… Только нельзя назвать Франкфурт хорошо выстроенным городом. Дома почти все старинные и расписаны разными красками, что для глаз весьма странно». Автор восхищён окрестностями: «Сады, сельские домики, луга и виноградники… Сколько ландшафтов, достойных кисти Пуссеновой!» Любопытно описание жизни еврейского населения, которое тогда в городе составляло 7 000 человек. «Все они должны жить на одной улице… Жалко смотреть на сих несчастных людей, столь униженных между человеками! Платье их состоит по большей части из засаленных лоскутов, сквозь которые видно нагое тело. По воскресеньям, в тот час, когда начинается служба в христианских церквах, запирают их улицу, и бедные евреи, как невольники, сидят в своей клетке до окончания службы, и на ночь запирают их таким же образом». Ужас! Автору делает честь, что он не проходит стороной мимо этих ужасов, а с болью повествует о них. Встречался он и с богатыми и «учёными» евреями, но и их быт оставлял желать лучшего.
Побывал путешественник и в соседнем Майнце. Городок маленький, не понравился: узкие улицы, дома неказистые. Много церквей и монахов. А Рейн великолепен: «Радостно билось моё сердце! Рейн, Рейн!.. Благословляю царя вод германских в гордом его течении!»
Но хватит о Германии. Путешествие продолжилось в Швейцарии, Франции, Англии и закончилось в июле 1890 года.
Продолжение следует.
