Хулиганы или «повстанцы»?
Большую часть городских «повстанцев» (это название представляется мне наиболее точным) составляют выходцы из бывших французских колоний мусульманского вероисповедания. Так сообщает пресса. Официальные представители французского государства старательно пытаются сгладить этнические и религиозные источники конфликта, сводя дело к социально-экономическим проблемам большой группы не имеющих работы, разбушевавшихся хулиганов из пригородов, которые таким путем дают выход своей общей жизненной бесперспективности и фрустрации. Это в 19-то лет жизненная бесперспективность?! Определение «интифады», как выходки хулиганов, успокаивает. Нужно дать немножко денег, и все опять, якобы, нормализуется. Видимо, слишком страшно называть вещи своими именами.
Хулиганы это те, кто, напившись дешевого алкоголя, пристают к прохожим, делают неприличные предложения проходящим женщинам и нетрезвыми голосами во всю глотку орут песни. «Повстанцы» не поют, не пьют алкоголь, а целенаправленно жгут страну с целью разрушить все до основания. А затем? Большой вопрос. Перспективы на «затем» туманны.
Для нас, выходцев из бывшего СССР, эти события не является неожиданностью, у нас свой опыт. Нас с вами, правда, никто не спрашивает. Мы сами приезжие. А вот европейцам еще предстоит многому научиться (прежде, однако, как бы и нас ни свалили «до кучи» в общую группу подозрительных мигрантов с Востока). Европейский обыватель не силен в истории с географией.
Восстание пригородов в форме «интифады» внешне абсолютно нелогично. «Израильских захватчиков» на горизонте не видно. Коренных французов назвать захватчиками трудно, хотя при желании возможно. «Повстанцы» проживают во вполне приличных домах и квартирах, напоминающих советскую массовую застройку 70 – 80-х годов прошлого века. Только зелени маловато и общий вид унылый. Не шедевр архитектуры, но жить можно. Есть горячая и холодная вода, свет, удобства, тепло. Точно лучше, чем в марокканской или африканской глубинке. Для отцов и дедов городских «повстанцев» такие жизненные условия были мечтой всей жизни. Ради этого они эмигрировали в бывшую колониальную метрополию, старались вести себя незаметно, что бы окружающие не сразу распознали мигранта, были благодарны господам французам за работу, жилье в этой самой многоэтажке, качественную медицинскую помощь, пособие на детей и виды на приличную пенсию.
Теперь внуки поджигают принадлежащие соседям дома и автомашины, ради которых всю жизнь гнули спины их отцы и деды. Якобы, в силу недостатка образования молодые люди не имеют шансов в этом обществе, вот и расшалились. Внучки, правда, заодно подожгли единственную в районе гимназию, которая и была построена для улучшения жизненных шансов жителей непривилегированных пригородов. Теперь правительство обещает построить десять новых. Закидали бутылками с зажигательной смесью городские автобусы, так что те, кто имеет рабочее место, не могут доехать до работы? – Теперь проведут метро. В местности, не избалованной рабочими местами, сожгли магазины, где работала пара десятков местных жителей? В ответ государство утвердило многомиллионную программу трудоустройства и интеграции.
«Униженные и оскорбленные»
В результате погромов «добропорядочные» французы еще больше будут отвергать жителей сомнительных районов, принадлежащих к «неправильной» религии и «не с тем» цветом кожи. Зачем же «униженные и оскорбленные» делают свое положение еще хуже? Где логика? Оказывается, есть. В качестве реакции на мятеж французское государство выделило деньги на программы создания рабочих места, инфраструктуры и улучшения социальной сферы. А вы говорите «интеграция». Дезинтеграция выгодней, как показывают события. Тогда на тебя обращают внимание и дают денег. Это еще один урок мятежа пригородов.
Пособие по безработице и социальная помощь в Западной Европе значительно превышают зарплату в таких странах, как Пакистан, Индия, Иран, страны Магриба. Тамошние жители, однако, не восстают и не жалуются на низкий жизненный уровень. Это делает та безработная «молодежь без перспективы», которая живет на деньги французских налогоплательщиков много лучше, чем собратья в Марокко, но не стесняется этого, а требуют еще. Все потому, что президент Франции – это не король Марокко.
Повстанцы утверждают, что их религия, происхождение и место прописки изначально закрывают им шансы на нахождение своего места в современном французском обществе. Скорее всего, так оно и есть. Тут уместен извечный вопрос – что делать? Пригороды этот вопрос решили. По своему. Вместо того, что бы учиться, учиться и учиться, как говорил товарищ Ленин, наши пироманы выходят на улицы и занимаются «любимым» делом. Чем хуже, тем лучше.
В повседневной жизни мигранта, даже третьего и четвертого поколения, происходит много такого, что коренное большинство и не замечает. Это не только отказ принять на работу не француза. Это децентные или открытые насмешки коллег по работе и их уверенность, что они все знают лучше. Это отказ домовладельца под очевидно надуманным предлогом сдать квартиру, как только он узнает, что имеет дело с мигрантом. Это запрет на ношение традиционной одежды. Это память о французских колониальных офицерах и надписях «только для французов». Это презрительно-жалостливая усмешка, когда ты говоришь, где живешь или деланное непонимание твоего акцента. Это морщенье носа и вызов полиции, когда в квартире соседа готовятся национальные блюда или играет национальная музыка. Это невидимая, но ощутимая граница между общественными группами. Это обидные прозвища, которыми награждают детей в школе.
Движущей силой восстания пригородов являются и воспоминания о постыдном колониальном прошлом, бедности в родной стране, восхищении всем французским, девотном поведении первого поколения мигрантов. А старание не выделяться в толпе и собственное судорожное стремление в школе не отличаться от других учеников? Эта судорога и выдает, что не такой, как прочие одноклассники, поэтому и суетишься. Это психологическая компонента мятежа.
Что же государство и общество предлагает в качестве жизненного пути и достойной жизни? Работа с 9 до 17, завтрак в кармане, многочасовый гул станков на рабочем месте, надоевшие, нервирующие клиенты. Зарплаты едва хватает для оплаты небольшой съемной квартиры в спальном районе, содержания двух детишек (да и то, если жена еще работает на полставки), двухнедельного отпуска в дешевеньком отеле в местах массового скопления паушальных туристов и небольшого накопительного вклада в банке на старость лет. Мечта всей жизни – домик всего в часе езды от Парижа. Если не потерять работу, можно выплатить ипотечный кредит годам к 67, после чего спокойно доживать с сознанием выполненного долга. До этого, правда, нужно примерно вести себя на рабочем месте, терпеть задевающие за живое шуточки французских коллег, скрывать свое происхождение и религию.
Террористическая интифада привлекательна и для части коренной французской молодежи. Ведь и, правда, можно умереть в 66 лет, немного не дожив до погашения задолженности, ничего не увидев, кроме растолстевшей жены и банковских справок о размере остаточного ипотечного кредита за домик. Молодежь радикальна. Это не плохо, когда является двигателем общественного прогресса. Но зачем же жечь автомашины и инфраструктуру тем, у кого еще нет перспективно толстой жены? А ск-у-у-у-у-учно господа. Даешь р-р-р-революцию, все равно какую! Такова социальная, наднациональная компонента конфликта.
Третье и четвертое поколение мигрантов оторвались от своей среды, культуры, языка, гетоизировалось в унылых пригородах больших городов. В частично добровольной, частично принудительной изоляции мигранты образовали параллельный мир, живущий по собственным законам. В общем, от своих корней оторвались, французами, несмотря на родной французский язык, так и не стали.
Зеленая чалма вместо фригийского колпака
Борьба нуждается в идее, иначе это бандитизм. Единственная мировая идея, которую бедные мигранты могут противопоставить Grand Nation, как, по праву, называют себя французы – это ислам. Он стал единственно пригодной идеологией, способной объединить пестреньких и многонациональных жителей пригородных гетто, дать восстанию идею и смысл. В действительности, религия является не причиной, а формой конфликта. Религия это то, что делают из нее люди в конкретных условиях. Ислам выступает объединяющим фактором, подчеркивая границу «мы и они», легализуя и облагораживая накопившийся в гетто социальнно-национальный агрессивный потенциал. Со ссылкой на религию можно получить и поддержку многомиллиардного исламского мира. Поэтому представители власти всеми силами пытаются лишить бунт его религиозной легитимации и формы, превратив в обычную, хотя и широкомасштабную хулиганскую выходку.
Идет борьба непривилегированных слоев французского населения за место в обществе. В свое время это стало причиной Великой французской революции 1789 года. Теперь к силовым методам решения своих проблем перешла мигрантская молодежь. Начался новый штурм Бастилии. Место французского фригийского колпака заняла зеленая чалма.
Проблема пригородов возникла не вчера. Одна моя знакомая лет 5 назад приехала, не зная, куда едет, в такой пригород и оставила автомашину на парковке. Когда она через несколько часов вернулась, от автомашины остался только обугленный каркас. Сожгли чужую машину, чтобы чужак «не совался», куда не положено. В полицейском участке на ее обращение только устало махнули рукой и предложили выдать справку для страховой компании. На этом дело о поджоге ее старенького «Фиат-уно» и закончилось.
На давно зреющие гроздья гнева старательно закрывали глаза. Равнодушие и бессилие стали считать демократией и пониманием способов самовыражения молодежи. Теперь пар сорвал крышку котла, и закрывать глаза больше невозможно. Уютный сон закончился навсегда. Разброс спектра мнений большинства общества о путях решения проблемы велик. Французское правительство в срочном порядке разрабатывает дорогостоящие программы интеграции бунтующей молодежи. Их неуспех можно предречь уже сейчас.
События во Франции, развиваются по собственным законам, приобрели независимую динамику. Массовые беспорядки наглядно показали силовой и протестный потенциал мигрантов. Они сформировали актив «движения», структурировали борьбу, привлекли к ней внимание мира, потенциальных финансистов и мирового террора. Найдутся и претенденты в вожди, которые захотят возглавить протестное и повстанческое движение.
Ответственные французские политики все еще думают, что могут постановлениями и денежными дотациями предписать мигрантам из своих бывших колоний интеграцию и контролировать их умы. Они глубоко ошибаются. Законы и предписания представителей пятой французской республики не имеют веса в среде повстанцев. Иные силы и иные пассионарности гонят на улицу мигрантскую молодежь. Те же силы 800 лет назад повели войска крестоносцев на Иерусалим, 500 лет назад погнали утлые португальские и испанские парусные каравеллы через моря и океаны к новым мирам в эпоху великих географических открытий, христианских миссионеров на проповедование слова Христова во всех уголках света. После Второй мировой войны, крушения системы колониализма и социализма наш мир успокоился и уютно зажил в старушке Европе. Утраченную нами пассионарность обрел другой мир. Читайте Л. Гумилева.
Интересны комментарии французского мятежа на исламистких сайтах, там его прямо называют интифадой, современную западную цивилизацию сравнивают с поздней Римской империей и предрекают ей такой же конец, как и древнеримским сибаритам. Роль варваров, видимо, отводится лишенной своих корней исламской молодежи с коктейлем Молотова в руке.
Едкой, и, надо сказать, во многом справедливой критике подвергаются наши демографические проблемы, атеизм, сексизм, потеря традиционной морали, колониальное прошлое, неравенство в уровне жизни и в торговых отношениях со странами третьего мира, непомерно высокое потребление мировых ресурсов, равнодушный пацифизм. Из справедливой критики делается скороспелый вывод об упадке и близящемся конце нашей цивилизации. Хотелось бы сказать всем недругам и могильщикам капитализма с человеческим лицом – не дождетесь. Но об этом в следующем номере.
