Никакой другой деятель культуры Запада не был так покорён Россией, не проявил к ней столько интереса, как немецкий поэт Райнер Мария Рильке (Rainer Maria Rilke, 1875-1926). Он совершил две поездки в Россию со своей русской подругой Лу Андреас-Саломе (Lou Andreas-Salome, 1861-1937). Соприкосновение с новой, незнакомой ему культурой оказало огромное влияние на формирование личности и творчества поэта.
Первая поездка в Россию
Первое посещение России состоялось в мае-июне 1899 года. Уже первые впечатления поразили Рильке и сохранились на всю жизнь. Через 25 лет он рассказывал: «После короткой передышки в гостинице я сразу же, несмотря на усталость, отправился в город. И вот на что я наткнулся: в сумерках возвышались очертания храма, в тумане по сторонам его стояли паломники, ожидающие, когда откроются двери. Это необычайное зрелище потрясло меня до глубины души. Впервые в жизни мною овладело невыразимое чувство, что-то вроде чувства родины».
На следующий день он отправился к Леониду Осиповичу Пастернаку (художнику, отцу поэта). Тот вспоминал позднее: «…в моей мастерской стоял молодой человек, очень ещё молодой (было ему тогда 24 года, Е.К.), белокурый, хрупкий, в темно-зеленом тирольском плаще. В руках у него были рекомендательные письма от друзей моих в Германии… Просили… познакомить его с Толстым». Что Пастернак без труда и сделал, поскольку работал как раз в то время над иллюстрациями к роману «Воскресенье». Уже на следующий день вечером Рильке и Лу Андреас-Саломе с мужем были приняты прославленным писателем в его московском доме в Хамовниках. Рильке сообщает матери: «Вчера мы были приглашены на чай к графу Льву Толстому и провели у него два часа, испытав глубокую радость от его доброты и человечности. Мы были тронуты трогательной простотой его любезности и словно благословлены этим великим старцем… Это выше всяких слов!»
Путешественники оказались в Москве как раз в канун Пасхи и остановились в гостинице возле Кремля. Они наблюдали, как толпы народа стекались к надвратной часовне, где находилась почитаемая чудотворная икона Иверской Божьей Матери. Поэт, по его признанию, сразу же ощутил сопричастность молящимся, восторг охватил его. Всю пасхальную ночь он провёл в Кремле, отстоял богослужение в Успенском соборе. То была для поэта-философа пора религиозных исканий, разочарования в европейской цивилизации, погрязшей в «безбожии». А в России он ощутил после долгих лет «тревожной и запутанной юности» присутствие «живого Бога». Более того, в Москве всё ему «показалось известным и давно знакомым… Город моих самых далёких и глубоких припоминаний, непрерывно манящее возвращение: родина».
Просто мистика какая-то. Новая инкарнация души. В русском человеке – по его видению – ощущается духовность, искренность религиозного чувства, творческое начало: «Россия – страна, где… каждый несёт в себе свой мир, каждый… словно гора, …каждый – набожен». И в статье «Русское искусство»: «…Можно сказать: этот народ хочет стать солдатом, другой – торговцем, третий – учёным; русский народ хочет стать художником». Прав он или нет – но таков его взгляд. Московская знакомая Рильке Софья Шаль так характеризует это восприятие: «В его воображении поэта вставала Россия как страна вещих снов и патриархальных устоев в противоположность промышленному Западу».
В эту первую поездку Рильке знакомится, кроме Леонида Пастернака, с художниками Виктором Васнецовым, Ильёй Репиным, скульптором Паоло Трубецким. «Три недели, проведённые мною в России, словно три года, – писал он. – …Мне довелось пережить так много нового… Трудно высказать, сколько новизны в этой стране, сколько будущности». И в результате поездки, как он считает, его «искусство стало сильнее и богаче на целую необозримую область…».
Потрясение от путешествия настолько велико, что по возвращении в Германию он интенсивно изучает русский язык, историю, литературу, живопись. В написанных в это время новеллах, вошедших в цикл «История о Господе Боге», отразились впечатления от путешествия, сплетённые с приобретёнными знаниями об истории и фольклоре страны. Одни названия чего стоят: «Как старый Тимофей пел, умирая», «О том, как на Руси завелась измена». Пишет он и стихи, вошедшие в «Часослов». Читает «Слово о полку Игореве», которое позднее переведёт на немецкий язык.
Второе путешествие в Россию
На следующий год – вторая поездка в Россию. Теперь уже почти на три месяца – с начала мая по конец августа. Накануне этого путешествия Рильке пишет Леониду Пастернаку: «Прежде всего, должен Вам сообщить, что Россия для меня явилась … чем-то более существенным, нежели просто мимолётным событием, что с августа прошлого года я почти исключительно занимаюсь русской историей, искусством, культурой и – чтобы ничего не упустить – вашим прекрасным несравненным языком. Хотя я ещё не могу говорить на нём, я всё же довольно свободно читаю ваших великих (и каких великих!) поэтов».
Маршрут и программа второй поездки были весьма и весьма насыщенными. Первые три недели Рильке и Саломе провели в Москве, посещая монастыри, музеи, театры. Побывали они снова у Льва Толстого на этот раз в его имении в Ясной Поляне. Затем отправились в Киев. Печёрская лавра и Владимирский собор с росписями Васнецова и Нестерова произвели на поэта большое впечатление, а сам город показался ему «ополяченым». Далее из Киева по Днепру проплыли до Кременчуга, затем по железной дороге добрались до Саратова. И неизгладимое впечатление – на пароходе вверх по великой Волге с остановками в Самаре, Симбирске, Казани, Нижнем Новгороде, Ярославле.
Посетили в деревне Низовке Тверской губернии крестьянского поэта Спиридона Дрожжина. Этот 52-летний староста деревни летом работал в поле, а зимой писал стихи. Настоящий представитель народа-творца, как виделось Рильке. В путешествии, по воспоминаниям Саломе, им довелось остановиться в простой крестьянской избе под Ярославлем. Молодая семья построила новый дом и уехала в город на заработки. Вот в этом деревянном доме спали на тюфяках, набитых сеном, немецкие путешественники. Они общались с простыми крестьянами и уездными помещиками, и эти встречи ещё больше укрепили любовь германского поэта к России. По возвращении домой Рильке с энтузиазмом пропагандирует русское искусство, публикует статьи о Васнецове, Крамском, Левитане, Иванове, Малютине. Продолжает делать переводы. Даже пишет стихи на русском, в которых отражена проникновенная любовь к России, суровая красота которой ему предпочтительней пышного юга: «И как теперь далеко от меня большие ночи / у южного моря, сладкие ночи майского / заката; там пусто всё и весело, и вот: / темнеет Бог… страдающий народ пришёл к нему…». Не совсем по-русски, но трогательно и проникновенно.
Тема России нашла отражение в произведениях тех лет, главные из которых «Часослов», «Истории о Господе Боге». Любовь к России настолько сильна, что он строит планы переезда на свою «духовную родину» вместе с женой и дочерью, даже пишет письмо издателю А.С. Суворину с просьбой предоставить ему место работы. Но Суворин, не зная малоизвестного ещё поэта, не ответил. Больше оказаться в России Рильке не пришлось, но, тем не менее, он считал встречу со своей «духовной родиной» главным событием жизни.
Письма Рильке к Андреас-Саломе
Вскоре после знаменательных путешествий в Россию, Райнер и Лу расстались. Пылкая и сложная любовь отошла в прошлое, но дружба и переписка продолжались ещё долгие четверть века, до самой смерти поэта. Он подробно рассказывает своей «исповедальнице» о жизненных событиях, работе, путешествиях, даже о самочувствии и болезни. И тема «Россия» присутствует постоянно. Например: «Всё чаще, проникаясь чувством всё более глубоким к этой далёкой стране, я ощущаю своё влечение к ней как… высокую стену, ограждающую меня от других». Рильке продолжает твёрдо верить в искреннюю религиозность православных и так же твёрдо убеждён в отсутствии подлинной веры на западе. Из Рима он посылает Лу пасхальное поздравление «Христос воскрес!» (по-русски), добавляя: «Иванов и Гоголь писали здесь некогда эти слова, и многие пишут их отсюда и поныне на свою православную родину. Но, увы! Это совсем не пасхальный город и не та страна, что лежит, раскинувшись, в могучем гуле колоколов. Здесь одна лишь суета, лишённая благочестия, и праздничное представление взамен праздника».
В годы русско-японской войны в письмах чувствуется неподдельная тревога и отчаяние: «Война – наша война – тяготит меня почти физически, но я мало читаю о ней, потому что совсем отвык от газет: они мне противны и к тому же они всё искажают… Где-то довелось мне прочесть, что война якобы будет продолжаться несколько лет. Но ведь это немыслимо!» И в другом месте, прерывая рассказ о своих невзгодах: «Я не смею… жаловаться. Сейчас, когда Россия навлекает на себя одно несчастье за другим, всё, что касается меня самого, видится мне таким незначительным… Окажись ты вдруг там, на твоей великой и тяжкой родине, тебя всю переполнили бы её печали и плачи. Как я желал бы, чтобы она была и моей родиной! Я имел бы право отзываться на каждый удар и сострадание в её великом страдании». Последнее письмо к Лу отправлено перед смертью тяжелобольным поэтом из швейцарского санатория и заканчивается словами, написанными по-русски: «Прощай, дорогая моя». 29 декабря 1926 года Рильке скончался от белокровия.
Рильке – Пастернак – Цветаева
Немецкий поэт общался, дружил, переписывался с немалым количеством русских, к которым его влекло всю жизнь. В последние годы внимание исследователей привлекает относительно недавно опубликованная переписка Райнера Марии Рильке с Мариной Цветаевой, а также с Борисом Пастернаком и его отцом. Молодые талантливейшие русские поэты Борис Пастернак и Марина Цветаева знали Германию и её язык, подолгу бывали в этой стране. Потому немецкое искусство не было им чуждо. А Рильке они воспринимали с восторгом как величайший талант XX века. «Вы – воплощённая поэзия…, – пишет Цветаева Рильке. – Вы – явление природы, воплощённая пятая стихия: сама поэзия…» Она называет его «германский Орфей». А вот выписка из ответа Бориса Пастернака на письмо Рильке, взволновавшее его до слёз: «Великий обожаемый поэт!…Я обязан Вам… всем складом духовной жизни… Я вне себя от радости, что стал Вам известен как поэт, – мне так же трудно представить себе это, как если бы речь шла о Пушкине или Эсхиле…».
Эпистолярное общение «трёх поэтических сердец» возникло следующим образом. В 1925 году мир отмечал 50-летие германского поэта. Леонид Осипович Пастернак, находившийся в то время в Германии, увидел в газетах статьи об этом юбилее и решил присоединиться к поздравлениям. Он направляет старому знакомцу поздравительное письмо, в котором напоминает об их прежних встречах, предлагает написать портрет поэта (портрет был создан уже после смерти Рильке) и сообщает, что старший сын его Борис, «прославившийся и ценимый в России поэт… Ваш самый серьёзный и искренний ценитель… и один из первых пропагандировавших Ваши творения… в России». Рильке обрадован возобновлению знакомства, отвечает, что всё, о чём Л. Пастернак вспоминает в своём письме, «всё это осталось для меня родным, дорогим, святым и навечно легло в основание моей жизни!»
Дал высокую оценку стихам Бориса Пастернака, которые прочитал в антологии, изданной И. Эренбургом. Об этом письме Леонид Осипович сообщил сыну. Борис был потрясён: «Я не больше удивился бы, если бы мне сказали, что меня читают на небе». Рильке, живой Рильке, боготворимый им, знает о нём! Он пишет поэту благодарственное письмо и представляет ему Марину Цветаеву, талант которой он не так давно открыл для себя. Через Цветаеву, жившую тогда в Париже, Пастернак надеется вести переписку с Рильке, поскольку со Швейцарией, где в это время лечился немецкий поэт, у советской России не было дипломатических отношений. Так завязалась тройственная переписка. Длилась она, к сожалению, всего несколько месяцев и закончилась со смертью немецкого поэта.
Кончина боготворимого «германского Орфея» явилась тяжёлым потрясением для русских почитателей. Б. Пастернак так дорожил письмами Рильке, что хранил их всю жизнь в конверте с надписью «самое дорогое». М. Цветаева хотела опубликовать книгу «Россия Рильке». Ей не пришлось свершить свой замысел. Но он претворён в жизнь следующими поколениями, поскольку интерес к этой теме по-прежнему не утихает. Например, в России и Германии издан солидный труд известного германиста К. Азадовского «Рильке и Россия».
