Недавно прочитал роман В.В. Набокова «Дар». В оправдание «недавно» могу только сказать, что в бытность мою в России этого автора не печатали, а в Германии долгое время было не до русской литературы. Из аннотации к книге: «Владимир Набоков – самый, пожалуй, крупный русскоязычный писатель нашего века. Автор, чей путь в искусстве отличался поистине изысканной, причудливой извилистостью. Мастер, способный играть стилями, формами и направлениями с небывалой лёгкостью. Человек, опрокинувший ВСЕ возможные нормы литературы – и создавший нормы иные, собственные». Лучшую оценку дать невозможно. Действие романа происходит в Берлине.
…с дальней родословной
Здесь Владимир Набоков прожил 15 лет – с 1922 по 1937 гг. Приехал 23-летним, а покинул в 38 лет. Полтора десятилетия зрелости – важный отрезок жизни человека. И прошёл этот период в городе, который писатель не смог полюбить. Почему так случилось? Мне кажется, один из важнейших мотивов кроется в прошлом писателя. Жизнь Набокова можно разбить на четыре этапа: до 20 лет – Россия, следующие 21 год – Европа, ещё 20 лет – США и последние 17 – снова Европа, городок Монтрё на берегу Женевского озера в Швейцарии.
Так вот, первый период, который он тепло и подробно вспоминает в автобиографических повестях «Другие берега» и «Память, говори» полон света и счастья. И немудрено. Родился Владимир Владимирович 22 апреля 1899 года в Санкт-Петербурге в богатой и родовитой семье. С юмором, но и внутренней гордостью рассказывает писатель свою родословную, почерпнутую из семейных архивов и преданий.
По отцовской линии род происходил от обрусевшего шестьсот лет тому назад татарского князька по имени Набок. «Бабка же моя, мать отца, рождённая баронесса Корф, была из древнего немецкого (вестфальского) рода и находила простую прелесть в том, что в честь предка-крестоносца был будто бы назван остров Корфу. Корфы эти обрусели ещё в восемнадцатом веке, и среди них энциклопедии отмечают много видных людей». Дед Дмитрий Николаевич был министром юстиции в правительствах Александра Второго и Александра Третьего. Отец Владимир Дмитриевич – юрист, видный публицист, один из основателей и руководителей партии кадетов, депутат Думы и Учредительного собрания.
Дед матери – известный сибирский золотопромышленник и «миллионщик» Василий Рукавишников. В доме, данном в приданое, и родился будущий писатель. А теперь в нём организован музей знаменитого петербуржца.
Вот такая с дальней родословной крепкая богатая столичная семья. Это были любящие, общительные, гостеприимные люди. Детство Володи полно света, любви, счастья. В памяти сохранилась «коренная устойчивость и полнота этой жизни». Пятидесятилетним зрелым мэтром он с упоением погружается в воспоминания: «…Мне нравится задним числом представлять себе…что-нибудь бессмертное, например, длинный стол, за которым в дни летних именин и рождений пили ранними вечерами шоколад – на воздухе, в аллее берёз, лип и клёнов, в самом её устье, на песчаной площадке сада, разделявшего парк и дом. Вижу скатерть и лица сидящих людей, и на всём – игру светотени под движущейся легендарной листвой… Вижу пар, мреющий над шоколадом, и тарелки с черничным пирогом». Правда, знакомо? В нашем детстве не было горячего шоколада в кленовых аллеях, но большинство из тех, кто бывал летом в деревне или на даче, кому довелось пить чай с пирогами на крылечке, на веранде или в саду под орешником, легко поймут это светлое ощущение.
Почти каждый год осенью семья выезжала за границу, «на воды» или к морю. Посещали не раз и Германию. Особенно длительной была поездка 1910 года. Сначала отдых старших братьев Владимира и Сергея с родителями в Бад Киссенгене. Потом детей перевезли в Берлин, оставив на попечение гувернёра, где «мы, мальчики, прожили … осень и начало зимы, выправляя зубы» и развлекаясь. Для Владимира давно уже страстным увлечением, сохранившимся на всю жизнь, стала энтомология, а точнее – бабочки, которых он ловил, коллекционировал, изучал. Поэтому его самой большой радостью было пойти в магазин Гумберта, торговавшего бабочками. И, конечно, спорт: теннис и ролики.
Детство с английскими, французскими, русскими гувернёрами и гувернантками закончилось, наступило отрочество. «Мне было 11 лет, когда отец решил, что домашнее образование… может с пользой пополняться учёбой в Тенишевском Училище. Созданное сравнительно недавно, училище это, одно из замечательнейших в Петербурге, было намного современнее и либеральнее обычных гимназий, в которых обучалось большинство детей». Так что и школьные годы – на лучшем уровне, в престижной школе, куда его доставлял шофёр в ливрее.
Юность. Пришла первая любовь. Вот одна из зарисовок, которая живо передаёт радужные краски его настроений тех лет. «Из всех петербургских весен та весна 16-го года представляется мне самой типичной, когда вспоминаю такие образы, как: Тамара в незнакомой мне белой шляпе среди зрителей футбольного состязания между школами…; гудение колоколов в пряном воздухе, над тёмно-синей рябью Невы…; пёструю от конфетти ярмарочную слякоть Конно-Гвардейского Бульвара на вербной неделе, писк, хлопанье деревянных игрушек, горластых разносчиков восточных сладостей…». Весь этот шум и гам насыщены счастливым ликованием. Даже слякоть – не грязь, а что-то ярмарочно-весёлое, расцвеченное конфетти.
В городе, который он не смог полюбить
И всё это рухнуло – произошла революция. Семья бежала сначала в Крым, а оттуда за пределы России. Набоков ненавидел всю жизнь Ленина, советский режим, сталинизм. Не за потерю материальных ценностей и благ, уверял он, а за разрушенную стабильность.
В Европе первые три года Владимир изучал русскую и французскую литературу в Кембриджском университете, который окончил с отличием в 1922 году. На каникулы приезжал в Берлин, где в то время жили родители с остальными детьми. 28 марта 1922 года, как раз когда студент был в Берлине, случилась трагедия – был застрелен отец, защитивший лидера кадетской партии П.Н. Милюкова от покушения монархистов.
С 1922 года В.В. Набоков окончательно обосновался в Берлине. За 15 лет своего пребывания в этом городе он сменил десять адресов, исходил немецкую столицу вдоль и поперёк. Поэтому в его произведениях любой уголок дан с географической точностью, легко узнаваем. Немецкий литературовед Дитер Циммер пишет: «Берлин Набокова – это дождливый, холодный, продуваемый ветрами, неуютный город. Если судить по его книгам, то в Берлине как будто никогда не бывает тепло и солнечно». Значит, таково восприятие автора, вернее сказать, отражение его внутреннего мира. Устами одного из своих героев он говорит: «Скучный и чужой город».
Литературное творчество
Основное содержание жизни – литературное творчество. В первой половине 20-х годов он издал сборники стихов «Горний путь» и «Гроздь», сделал переводы – «Алиса в стране чудес» Л. Кэррола и «Кола Брюньон» Р. Ролана. В 1926 году написано первое большое произведение – роман «Машенька». В основе сюжета – воспоминания русского эмигранта Ганина о жизни в России, о любви к оставшейся на родине Машеньке. Во многом роман автобиографичен: это юношеское увлечение Владимира Люсей Шульгиной, с которой он познакомился летом 1915 года. Эмиграция их разлучила. Как и в более поздних произведениях, писатель чередует изображение тусклой, тоскливой, серой жизни в эмиграции и светлые счастливые мгновения прошлого. Роман имел заметный успех. Автора признали как одного из талантливых молодых писателей.
В Берлине Набоков написал около полусотни рассказов и восемь романов, среди них наиболее известны «Защита Лужина», «Подвиг», «Приглашение на казнь». Лучший, по мнению критиков, да и самого автора, роман «Дар», который поставил автора на первое место среди литераторов русской эмиграции.
Всё написано на русском языке. Но в России его не печатали и не знали. А эмигрантская читающая аудитория была не так уж велика. На писательские гонорары не прожить. Газетные статьи тоже больших доходов не приносили. Поэтому он изыскивал всяческие возможности подработки. Давал уроки английского и французского языка, тенниса, переводил, занимался составлением шахматных задач и кроссвордов. Даже играл эпизодические роли в кино.
Просто служить, отсиживать в конторе от и до он органически не мог. Из-за этого не состоялась его свадьба. Мать невесты 17-летней Светланы Зиверт поставила непременным условием – постоянная работа будущего мужа дочери. Владимира и его брата Сергея устроили в банк. Сергей выдержал хождение на службу в течение недели, а Владимир сбежал уже через несколько часов. Помолвка была расторгнута. Больше подобные попытки трудоустройства не возобновлялись.
При этом талантов ему было не занимать. «Володя делал всё с неподражаемым великолепием – будь то игра в шахматы или теннис, плавание, придумывание литературного персонажа или просто поддразнивание людей и проказничанье, – вспоминает Нина Берберова. – Он был высокомерен и нетерпим». Набоков, конечно, чувствовал реакцию на своё «проказничанье», и в ответ был, по собственному выражению, «одинок и надменен».
Всюду чужестранец…
В 1923 году он познакомился с Верой Слоним. Она происходила из зажиточной петербургской семьи, получила хорошее образование, владела немецким, французским и английским языками. В 1925 году молодожёны без всяких торжеств зарегистрировали брак в ратуше. Жена стала верным другом, помощницей, секретарём, корректором. Одним словом – опорой. Заработки Веры являлись постоянным и основным источником дохода семьи. Она работала во французском посольстве и в берлинской адвокатской фирме. В 1933 году в Германии пришли к власти нацисты. В 1937 году Вера Набокова потеряла работу (она была еврейкой). Семья перебралась вместе с трёхлетним ребёнком Дмитрием в Париж. В мае 1940 года, когда большая часть Франции уже была оккупирована, Набоковы бежали ещё раз – на пароходе в США.
Так закончился почти 20-летний период эмиграции в Европе. В Германии, Англии, Франции – всюду он ощущал себя неуютно, чужестранцем. «Оглядываясь на эти годы изгнанничества, я вижу себя и тысячи других русских людей, ведущими несколько странную, но не лишённую приятности жизнь в вещественной нищете и духовной неге, среди не играющих ровно никакой роли иностранцев, призрачных немцев и французов, в чьих, не столь иллюзорных, городах нам, изгнанникам, доводилось жить… Между нами не было и подобия тех человеческих отношений, которые у большинства эмигрантов были между собой».
И далее он, сноб и аристократ, избалованный прежним вниманием, с горечью и раздражением, не жалея жёстких эпитетов, говорит об унижениях, с которым приходилось сталкиваться бесправным эмигрантам, попадая в «бюрократический ад». Всё это не вело к тому, что сегодня мы называем «интеграцией». Чужаки оставались чужаками. Прожив полтора десятилетия в Берлине, Набоков не имел «ни времени, ни причин обзаводиться какими-то связями вне своего круга». Он даже не удосужился овладеть немецким языком.
Мировая известность
В Америке наступила совсем другая жизнь. Здесь он писал по-английски (английское воспитание в родительском доме имело следствием, в частности, и то, что Владимир «читать на английском выучился раньше, чем на русском»). После опубликования «Лолиты» пришли мировая известность и признание, а с ними и материальный достаток. Набоков перевел на английский «Слово о полку Игореве» и «Евгений Онегин».
Тоска по России и далёкому теперь уже прошлому утихла, появились почитатели и друзья.
Тем не менее, через 20 лет пребывания в Америке он возвращается в Европу. При этом говорит, что будет, вероятно, скучать по этой стране, как когда-то тосковал по России. Но это уже другая история. В 1961 Набоков переехал в Швейцарию, где многие годы прожил в отеле «Монтрё-палас» города Монтрё. Умер 2 июля 1977 и похоронен на местном кладбище. Себя Набоков определял так: «Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию».
Сегодня отношение к Владимиру Владимировичу Набокову изменилось – переиздаются его произведения, вышло много статей и книг, посвящённых творчеству писателя, создан музей, установлены памятники: 23 декабря 2006 в Монтрё на набережной перед отелем, где жил писатель, и в Санкт-Петербурге (25 мая 2007) во дворе филологического факультета университета (скульптор В.Н. Аземша). Последний выполнен из металлических труб в виде мольберта и одновременно органа. На бронзовом барельефе изображен писатель, сидящий за шахматной доской, а на бронзовой доске – строки из романа «Дар». Рядом посажены несколько молодых деревьев, привезенных из бывшего имения Набоковых.
