Сегодня кажется очевидным: Вторая мировая война должна была завершиться Нюрнбергским процессом. Ну а как иначе — суд над теми, кто развязал самую разрушительную бойню в истории человечества. Необходимо было наказать политиков, инициировавших войны: не пули в затылок, а открытый суд, адвокаты, протоколы и попытка сохранить лицо цивилизации. От Нюрнберга тянется прямая нить к Международному уголовному суду, трибуналам по бывшей Югославии и Руанде.
Но почему союзники вообще решили судить нацистов, а не действовать по древнему принципу «победитель всегда прав»? Политолог Клим Бакулин (имя изменено) рассказывает эту почти детективную историю, опираясь на книгу Гэри Басса «Остановить руку возмездия».
Расстрельные списки вместо трибунала
Если отбросить моральные оценки, самый логичный — увы — «традиционный» финал мировой войны выглядел иначе: собрать верхушку Третьего рейха и без лишних формальностей отправить к стенке. Именно так в 1943-1944 годах и думали лидеры США, СССР и Великобритании. Расстрельные списки составлялись не где-то в подвалах, а на самых высоких уровнях власти.
Но меньше чем через полтора года союзники сделали невероятный кульбит: всех обвиняемых должен судить не «народный суд», а независимый орган с правом на защиту и полноценной процедурой. Почему эта позиция возобладала — вопрос, на который Басс и пытается ответить.
Почему Нюрнберг — исключение?
В последние десятилетия международными отношениями владеют реалисты — люди, которые видят в мировой политике вариацию гоббсовской «войны всех против всех». По их логике государство — это суверенный хищник. Законы, права человека, моральные принципы? «Это всё хорошо на бумаге, но в реальной политике не работает», — говорят реалисты.
Басс не спорит с тем, что государство защищает прежде всего собственные интересы. Но предлагает заметить важную деталь: если среди победителей есть либеральные демократии, их уважение к закону и правам человека просачивается наружу. И тогда даже страшный враг получает шанс на честный суд. Наивно? Возможно. Но факты на стороне Басса: именно демократии в итоге пролоббировали Нюрнберг.
Провалы и разочарования
Это не был первый международный трибунал. После Первой мировой в Лейпциге пытались судить немецких военных преступников, а в Константинополе — устроить процесс над виновными в геноциде армян и греков. Оба проекта провалились.
Нюрнберг стал первой попыткой, которая сработала. И сработала именно потому, что была сделана по букве закона, а не по принципу «мы победили — мы решаем».
Ожесточенные схватки
Самые ожесточённые схватки шли не между странами, а внутри администрации Рузвельта. С одной стороны — Генри Моргентау, министр финансов. Человек, который не скрывал своих эмоций и предлагал казнить нацистских лидеров без суда. Он имел личные основания ненавидеть нацистов и не стеснялся говорить об этом вслух.
С другой — Генри Стимсон, министр войны. Парадоксально, но именно глава силового ведомства требовал суда, а не расправы.
Моргентау предлагал расстрелять 2500 человек сразу после опознания. Эйзенхауэр — поддерживал. Общественное мнение США радостно одобрило бы. Об этом говорят опросы:
- за расстрел лидеров Германии — 35%,
- за тюрьму — 31%,
- за суд — всего 2%.
Рузвельт и Черчилль в Квебеке в 1944 году даже согласились с планом Моргентау. Но затем произошёл информационный взрыв: в прессу утекла информация о проекте «пасторализации» Германии — фактическом превращении страны в аграрную пустыню. Эксперты сравняли план с землёй. Общественность взбунтовалась.
Рузвельт дал задний ход, и инициатива перешла к Стимсону. Так на свет появилась идея будущего Нюрнбергского трибунала.
Легенда о «рыцарском правосудии»
На Нюрнбергском процессе британский обвинитель выступил красиво: «Есть люди, которые хотели бы расправиться с немцами без суда, — но мы не такие». Это была чистая, уверенная ложь. Черчилль и его министры до самого конца настаивали: лидеров рейха нужно просто ликвидировать. Но — только лидеров. Исполнителей, по их мнению, можно судить.
Почему такая двойственность? Басс указывает на травму прошлого: Лейпцигские процессы после Первой мировой провалились. Многие преступники избежали наказания.
Общественное мнение Британии также было беспощадным: только 12% верили в суд — остальные требовали немедленных расправ. Лишь в мае 1945 года, под давлением США и СССР, Лондон согласился на участие в подготовке трибунала.
Советский взгляд: «суды — это оружие»
Сталин на Тегеранской конференции прославился фразой о необходимости расстрелять 50 тысяч немцев. Черчилль взорвался, Рузвельт отшутился. Но вскоре позиция Москвы будто смягчилась: теперь СССР поддерживал суд. Однако мотивы были другими. Не правосудие, а политика. Сталин видел в процессе возможность устроить международную версию «московских процессов» — показательную акцию.
Советскую делегацию возглавил сам Андрей Вышинский — символ сталинского правосудия. Его тост перед началом процесса был красноречив: «Чтобы подсудимые отсюда — прямо в могилу!»
Когда судьи начали выносить приговоры, советская сторона требовала смертной казни буквально для всех. Иона Никитченко — советский судья — категорически возражал против оправдания Шахта, фон Папена и Фриче, и даже пожизненного Гессу: только смертная казнь.
Мир выбрал Нюрнберг, а не массовую месть
И именно это решение — почти невозможное в разгар войны — определило весь дальнейший путь международного права. Нюрнберг не был идеальным. Но он стал первым примером того, как мировое сообщество может поставить закон выше ярости, мести и политического расчёта.
