Выход войск НАТО из Афганистана угрожает экономическим и торговым интересам Китая в этой стране
Все ближе и ближе срок полного вывода англо-американского экспедиционного корпуса, а также войск ISAF из Афганистана. Парадоксальным образом это событие наносит серьезный ущерб интересам КНР: «в тени» НАТОвской миссии Китай с 2001 года проявляет в Афганистане немалую экономическую активность. С уходом американцев усиливается политическая роль Пекина в этом регионе, но теперь речь идет, увы, уже не о выгоде, а о безопасности Западного Китая и Центральной Азии.
«Цирк уехал – клоуны остались»?
Протяженность афгано-китайской границы составляет 76 километров. Она протянулась по «ничейной» территории – по труднодоступным горным перевалам, затерянным долинам без малейших признаков дорог либо какой-нибудь мало-мальски приемлемой инфраструктуры. Не слишком большой участок границы – наследство сотрясавших Центральную Азию в XIX веке колониальных войн, сделавших в конце концов КНР соседом Афганистана и, таким образом, непосредственным участником «перетягивания каната» за афганское будущее. Сегодня Пекин наблюдает за предстоящим отводом войск НАТО с весьма двойственными чувствами – причем все более ощутимо преобладает беспокойство за то, что с афганской территории нестабильность и радикализация перекинутся на и без того беспокойный китайский Запад. Еще и по этой причине нынешняя внешняя политика Китая стала заниматься как Центральной Азией, так и конкретно Афганистаном с удвоенной энергией.
Правда, в отличие от простых и бесхитростных американцев, прямым вмешательством Поднебесная до сих пор не занималась – это противоречило бы современным принципам китайской внешней политики. Да и похоже на то, что Китай опасается быть втянутым во внутреннюю политику Афганистана. Китайские дипломаты и исследователи высказывают надежды на мир, стабильность и «новое начало», которое должно положить отношениям с Афганистаном предстоящие президентские выборы в этой стране. Они наперебой говорят о том, что Афганистан должен сам решать свою судьбу – при этом не устают напоминать, что в минувшие месяцы и годы Пекин очень активно участвовал в международных усилиях по выработке этого самого афганского будущего.
Американские наблюдатели, в свою очередь, подтверждают возрастание активности Китая в Афганистане. Так, эксперт по Южной Азии, сотрудник Council on Foreign Relations Дэвид С. Марки заявил недавно о том, что «Америка поддерживает усилия Китая в Афганистане». Чем больше КНР занимается афганскими делами – тем лучше, считают в США. По крайней мере, официально, так как раздаются также и голоса, обвиняющие китайцев в том, что они избрали для себя роль «безбилетных пассажиров», так как с 2001 года они весьма активны в Афганистане экономически, но в вопросах обеспечения афганской безопасности предпочли, чтобы ими занимались американцы и их западные союзники. Так дешевле.
Китайская позиция по этому вопросу также неоднородна. Китайские политики не устают напоминать, что КНР никогда не признавала правительство «Талибана». Соответственно, Пекин не слишком по нему рыдал, когда оно оказалось свергнуто и вышвырнуто из Кабула в ноябре 2001 года. Американская интервенция и длительное присутствие НАТО на Гиндукуше, однако, было не слишком-то приемлемо для Китая, хотя лишь оно привнесло хоть какую-то стабильность в регион и создало рамки для экономической деятельности, которую китайские государственные компании и начали в 2002 году. Теперь, когда американцы уходят (возможно, даже все) – китайцы проявляют беспокойство. Они, правда, более оптимистичны, чем Запад, в отношении будущего Афганистана и Центральной Азии в целом, но при этом считают, что не стоило бы НАТО так вот резко уходить. «Вам-то, американцам, хорошо – вы с Афганистаном не соседи», – сетует Китай.
«Экономика должна быть!»
Добрый десяток лет Китай ограничивался исключительно экономической ролью в Афганистане. Вскорости после падения талибов первые торговые люди из Поднебесной решились отправиться в Кабул, причем это были как мелкие частные предприниматели, так и представители больших госконцернов, которые интересовались широкомасштабными проектами и инвестициями – в особенности, в области добычи полезных ископаемых. К примеру, разработка медной шахты в Айнаке осуществлялась сразу двумя китайскими государственными конгломератами и обошлась в 4,4 млрд. долларов, а китайская нефтегазовая компания CNPC вложила не меньшие суммы в разработку месторождений на северо-западе Афганистана. Эти инвестиции привлекли особое внимание, так как являлись своего рода «пилотным проектом» для иностранных инвесторов в этот весьма непростой как с технической точки зрения, так и с точки зрения безопасности сектор афганской экономики. В принципе, это типичная современная китайская стратегия – концентрация на экономике. В ней есть смысл: не вмешиваясь в политику, можно бороться с бедностью и с экстремизмом.
При этом планы Китая распространяются далеко за пределы Афганистана. Беспокойство, вызванное поспешным уходом американцев, разделяют и бывшие советские республики Центральной Азии. Именно им, центрально-азиатским «вечнозеленым демократиям», Китай уделяет в последнее время особое внимание – из-за их природных богатств и рыночного потенциала, но не в последнюю очередь – по соображениям безопасности. Президент КНР Си Цзиньпин в прошлом году объявил о создании «экономического пояса» вдоль древнего Шелкового пути. Этот проект на сегодняшний день вошел в число обязательных штампов всех китайских политиков.
Надежда на развитие, в первую очередь, «проблемных» западных провинций Китая скрыта за понятием «Новый Шелковый путь». Идея, заключенная в нем, как поясняет доктор Жао Кейджин из «Карнеги-центра Синьхуа» – это создание прочной связи между Западным Китаем и Европой. Именно их разделяет Центральная Азия – а надо, чтобы, по мнению Китая, она их объединяла. Но этот же проект призван усилить и политическое влияние КНР на центрально-азиатский регион.
И в этом раскладе Афганистан представляет из себя наибольший риск, наибольший вызов общей безопасности – как «непотопляемый авианосец» исламских экстремистов, как рассадник их идеологии и возможную базу для моджахедов, угрожающих, кроме всего прочего, и китайскому Западу. Так что вопросы безопасности Афганистана неминуемо выходят для Пекина на первый план – с уходом американцев о них просто больше некому позаботиться. Пресловутое «Исламское движение Восточного Туркестана», устраивающее в Китае теракт за терактом, и так доставляет слишком много хлопот, а если оно получит поддержку от прорвавшихся талибов, да еще и «тыловую базу» в Афганистане – ситуация может вообще выйти из-под контроля. Западные наблюдатели, правда, довольно скептично оценивают реальную силу этой группировки и указывают на то, что произошедшие теракты стали поводом для многократного усиления военной группировки в западных провинциях КНР.
Именно беспокойство за уйгурский экстремизм и заставило китайских представителей, по данным США, искать контактов еще и собственно с талибами. Китай, правда, это резко отрицает, но американцы утверждают, что прямые встречи обеих сторон проводились регулярно в течение нескольких лет, при посредничестве пакистанских властей. Пакистан вообще играет во всем этом раскладе весьма двусмысленную роль. Еще со времен холодной войны эта страна считается в Пекине, как любят говорить янки, «всепогодным партнером». Китай не только обладает серьезными экономическими связями с Исламабадом, он еще и помогает ему в военном отношении, в первую очередь – в ядерных разработках, что давно является для США настоящей занозой. Так что вряд ли кого-то удивит, что Пакистан стал проводником китайских интересов в Афганистане.
Впрочем, китайские политики и эксперты, как уже было сказано, напрочь отрицают контакты с «Талибаном» – так же, как они когда-то, в восьмидесятые годы прошлого века, отрицали возможность поддержки афганских моджахедов против советских войск. Тем не менее, вывод непреложен: китайские интересы в Афганистане имеют давнюю традицию. Насколько Пекин в состоянии влиять на новую политическую реальность, постепенно вырисовывающуюся в этой стране по мере приближения окончательного ухода американцев – зависит от того, удастся ли коммерческие интересы превратить в политические, готовы ли китайцы делом обеспечивать безопасность в этом регионе, не надеясь больше ни на НАТО, ни на ISAF. Ведь это означает совсем иной уровень вмешательства – вплоть до военного. Решится ли КНР на такое?
